— А кем же ты хочешь стать?

— Никем. Лучше всего быть птицей или чем-нибудь в таком роде.

— Да, неплохо. Но скажи-ка мне, солнышко, чего тебе сейчас хочется. Видишь ли, мне нужно продолжить работу над картиной. Если хочешь, оставайся здесь, поиграй. Или дать тебе книгу с картинками?

Нет, он хотел совсем не этого. И просто чтобы уйти, сказал, что пойдет кормить голубей, и зорко отметил, что отец облегченно вздохнул и обрадовался, что он уходит. Мальчик был отпущен с поцелуем и вышел вон. Отец закрыл дверь, и Пьер снова остался один, пуще прежнего опустошенный. Он побрел прямо по лужайке, где, собственно, ходить не разрешалось, рассеянно и огорченно сорвал цветок-другой, безучастно глядя, как в сырой траве его светлые желтые ботинки покрылись пятнами и потемнели. В конце концов, побежденный отчаянием, он бросился в траву, рыдая, зарылся в нее лицом, почувствовал, как рукава голубой рубашки, промокнув, липнут к плечам.

Только когда начал зябнуть, он безнадежно встал и тихонько прокрался в дом.

Скоро его позовут, и тогда все увидят, что он плакал, а потом заметят мокрую, грязную рубашку и отсыревшие ботинки и выбранят его.

Неприязненно покосившись на кухонную дверь, он прошел мимо, ему не хотелось ни с кем встречаться. Хорошо бы оказаться сейчас где-нибудь далеко-далеко, где никто про него не знает и не станет о нем спрашивать.

Тут он углядел ключ в двери одной из обычно пустующих гостевых комнат. Вошел, закрыл дверь, открытые окна тоже закрыл и сердитый и усталый, не разуваясь, забрался на большую незастланную кровать. И лежал там, то заливаясь слезами в своей безутешности, то впадая в дремоту. А когда спустя долгое время услышал, как маменька зовет его во дворе и на лестнице, отвечать не стал, только упрямо спрятался поглубже под одеялом. Голос маменьки то приближался, то отдалялся и наконец умолк, но мальчик не смог одолеть упрямство и не отозвался. А в конце концов так и уснул с мокрыми от слез щеками.

В полдень, когда Верагут пришел к обеду, жена тотчас спросила его:

— А Пьера ты с собой не привел?

Он отметил ее слегка взволнованный тон.

— Пьера? Я не знаю, где он. Разве он был не с вами?

Госпожа Адель испугалась, повысила голос:

— Нет, после завтрака я его не видела! А когда искала, девушки сказали мне, что видели, как он шел в мастерскую. Разве он не заходил туда?

— Заходил на минутку и сразу же убежал, — ответил художник и сердито добавил: — Неужели никто в доме не смотрит за ребенком?

— Мы думали, он у тебя, — коротко и обиженно сказала госпожа Адель. — Пойду искать.

— Пошли кого-нибудь за ним! Давайте обедать.

— Можете начинать. Я сама поищу.

Она поспешно вышла из комнаты. Альбер встал, хотел пойти следом.

— Останься, Альбер! — воскликнул Верагут. — Мы же обедаем!

Юноша со злостью посмотрел на него.

— Я пообедаю с мамой, — упрямо сказал он.

Отец иронически усмехнулся, глядя в его взволнованное лицо.

— Да пожалуйста, ты же хозяин в доме, верно? Кстати, если опять вздумаешь бросать в меня ножи, то будь добр, не обращай внимания на предрассудки!

Сын побледнел, отшвырнул стул. Впервые отец напомнил ему ту давнюю яростную вспышку. И он не сдержался:

— Нельзя так говорить со мной! Я этого не потерплю!

Верагут взял ломтик хлеба, откусил кусочек, не ответил. Налил себе в стакан воды, медленно выпил и решил держать себя в кулаке. Сделал вид, будто он здесь один, и Альбер неуверенно отошел к окну.

— Я этого не потерплю! — в конце концов еще раз воскликнул он, не в силах обуздать гнев.

Отец посыпал свой хлеб солью. Мысленно он видел, как поднимается на корабль и плывет по бесконечным чужим морям, далеко-далеко от этой неизбывной свистопляски.

— Ладно, — сказал он почти миролюбиво. — Я вижу, тебе неприятно говорить со мной. Так что оставим разговоры!

В этот миг за дверью послышался удивленный возглас и целый шквал взволнованных слов. Госпожа Адель отыскала мальчика в его убежище. Художник прислушался и быстро вышел из столовой. Похоже, сегодня все идет кувырком.

Пьера он застал в грязных ботинках на разворошенной гостевой кровати, заспанного и заплаканного, со спутанными волосами; перед ним в беспомощном изумлении стояла его мать.

— Малыш! — наконец воскликнула она озабоченно и сердито. — Что ж это такое? Почему ты не отвечаешь? И почему лежишь здесь?

Верагут усадил мальчика, с испугом всмотрелся в тусклые глаза.

— Ты заболел, Пьер? — ласково спросил он.

Мальчик растерянно покачал головой.

— Ты что же, спал? И давно ты здесь?

Тоненьким, жалобным голосом Пьер ответил:

— Я не виноват… Я ничего не сделал… У меня просто болела голова.

Верагут на руках отнес его в столовую.

— Дай ему тарелку супа, — сказал он жене. — Тебе надо поесть горячего, малыш, сразу станет лучше, вот увидишь. Ты не иначе как захворал, бедняга.

Он усадил мальчика, подсунул ему под спину подушку и сам стал кормить его с ложки супом.

Альбер сидел молча, замкнувшись в себе.

— Кажется, он и правда захворал, — уже почти спокойно сказала госпожа Верагут, как мать она была скорее готова оказывать помощь и ухаживать за больным, чем расследовать необычные шалости и выносить соответственный вердикт.

— Ты только покушай, солнышко мое, а потом ляжешь в постельку, — ласково уговаривала она.

Пьер сидел иссера-бледный, с полусонным взглядом, без сопротивления глотая все, что ему подносили ко рту. Пока отец кормил мальчика супом, мать посчитала ему пульс и обрадовалась, что жара нет.

— Съездить за доктором? — спросил Альбер нетвердым голосом, просто чтобы тоже что-нибудь сделать.

— Нет, не стоит, — сказала мать. — Уложим Пьера в постель, укроем потеплее, он хорошенько выспится и завтра опять будет здоров. Верно, сокровище мое?

Мальчик не слушал и протестующе тряхнул головой, когда отец зачерпнул очередную ложку супа.

— Нет, неволить его не надо, — сказала мать. — Пойдем, Пьер, ляжем в постельку, и все будет хорошо.

Она взяла его за руку, он неловко встал. Вяло поплелся за матерью, которая потянула его с собою. Но в дверях вдруг замер, изменился в лице, скорчился и в приступе рвоты вытошнил все, что только что съел.

Верагут отнес его в спальню и оставил с матерью.

То и дело звенела сонетка, слуги сновали с поручениями вверх-вниз по лестнице. Художник кое-как дообедал, еще дважды он поднимался к Пьеру, который уже раздетый и умытый лежал в своей латунной кроватке. Потом в столовую спустилась госпожа Адель, сообщила, что ребенок успокоился, на боль не жалуется и, кажется, хочет спать. Отец обернулся к Альберу: