Констебль Перро вынул белоснежный платок, отер пот со лба и положил платок обратно в карман. В этот самый момент в приемную заглянула хорошенькая блондинка в форме сержанта. Один беглый взгляд — и она одарила ожидающего аудиенции улыбкой, какую ассистентки зубного врача обычно адресуют особо нервным пациентам:

— Констебль Перро?

И он покорно двинулся следом за ней по длинному-предлинному коридору, мимо бесконечных металлических дверей с железными рамочками, куда вставляют таблички с фамилией и рангом занимающей кабинет персоны. Спустившись по голым (никаких тебе ковровых дорожек) каменным ступеням, они попали в другой бесконечный коридор, делающий последовательно два поворота. «Самому отсюда в жизни не выбраться», — успел подумать констебль, когда рядом раздался звонкий голосок:

— Обратно вас кто-нибудь проводит.

— Вот как? Ну, спасибо большое.

Перро уже казалось, что они как минимум дважды обошли здание по кругу, когда, свернув в сравнительно короткий аппендикс, сержант Брирли остановилась у нужной двери. Брирли постучала и, еще раз ободрив коллегу той же профессионально-сестринской улыбкой, утешила:

— Не волнуйтесь, все будет в порядке. Он у нас просто котик.

Перро это не успокоило. Котики бывают разные. Тигры тоже из семейства кошачьих. И львы…

Из-за двери раздался хриплое ворчание. Скорее лай, чем рев. Но констеблю стало не по себе. Сержант Брирли открыла дверь и доложила:

— Констебль Перро прибыл, сэр.

Большой босс (большой в самом буквальном смысле) за внушительным столом просматривал документ, в котором Перро опознал свой рапорт. Шелестел страницами (теперь казалось, что их чертовски много) и хмурился.

В углу кабинета на широком подоконнике пристроился другой тип. Намного моложе, бледный, тощий, с мелкими, хищными чертами хорька или куницы. Волосы рыжие, противные тонкие губы…

Воздух в кабинете напоминал теплую похлебку. Вентилятор лениво его перемешивал, гоняя туда-сюда. Перро не пригласили сесть. Не поднимая головы, старший инспектор вдруг спросил:

— Романы писать не думали, констебль?

— Простите, сэр?

— С вашим вниманием к деталям и драматической жилкой вы могли бы сколотить состояние.

Неуверенный, как это расценить: как оскорбление, похвалу или просто шутку, Перро промолчал. Он смотрел прямо перед собой, но чуть вниз, чтобы не встречаться взглядом с тем, кто помоложе. Этот, сразу решил про себя констебль, извратит и охает все, что бы ты ни сказал или сделал.

Рядом с лотками исходящих и входящих бумаг на столе старшего инспектора Перро заметил фотографию в серебряной рамке: привлекательная женщина с кудрявыми волосами держит на коленях малышку, хорошенькую как куколка. Раньше таких херувимского вида детей изображали на рекламных картинках. Немного успокоенный этим явным доказательством того, что простые человеческие чувства, видимо, не чужды большому боссу, Перро остановил на фотографии свой взгляд и терпеливо ждал, когда один из двух полицейских чинов соблаговолит нарушить молчание.

— Почему на рапорте не было пометки «срочно»?

— Ну… я…

— Что мы с вами имеем, констебль? Человек, у которого внезапно исчезла жена, сидит молчком и не отзывается, пока вы не пригрозили взломать дверь. Вы обнаруживаете, что он пьян и совершенно не владеет собой. Он лжет вам, когда вы интересуетесь причиной отсутствия жены. Сам себе противоречит. Отказывается назвать хоть одного из друзей или родственников, которые могли бы знать о ее местопребывании. Он не готов предоставить ни оставленной ею прощальной записки, ни чего-либо еще в этом роде. Затем вы поднимаетесь наверх, чтобы проверить ее гардероб. Кстати сказать, это единственный раз, когда вы проявили хоть каплю если не сообразительности, то по крайней мере инициативы. И что же? Вы обнаруживаете, что миссис Холлингсворт уехала, не взяв с собой ни одежды, ни личных вещей. — Тут Барнаби умолк и кинул пачку листков в лоток для корреспонденции. — Как по-вашему, я правильно резюмировал суть того, что вы тут понаписали?

— Да, сэр.

— В подобных случаях в доме у подозреваемых, бывало, в подвалах полы вскрывали, имея на то гораздо меньше оснований. Да любой из моих парней при таком раскладе, — старший инспектор свирепо прихлопнул пачку листов тяжелой начальственной дланью, — представил бы отчет немедленно. Рапорт был бы у меня на столе через полчаса! А многие из них за это время уже приволокли бы Холлингсворта в участок для допроса…

Пунцовый от стыда и унижения, Перро крепче прижал к себе шлем и устремил взгляд на ковер. Он жаждал одного: чтобы ковер откинулся и в полу открылась щель, в которую можно заползти и тихо умереть. Ужасное молчание продолжалось.

— Ладно. Что сделано, то сделано. Теперь скажите, что вы обнаружили с тех пор?

— Простите, не понял, сэр.

— Рапорт составлен в воскресенье. Я так полагаю, вы успели опросить жителей деревни? Делилась ли миссис Холлингсворт с кем-нибудь намерениями уехать? Что думают о ее браке? Знает ли кто-нибудь этого Блейкли, с которым, как вам удалось подслушать, мистер Холлингсворт говорил по телефону? Как относятся в деревне к этой чете? Ну, все как обычно.

Барнаби замолчал в ожидании ответа. Он смотрел на констебля, но тот не отрывал глаз от пола. Лицо Перро из пунцового сделалось лиловым. По щекам бежали струйки пота. Он перехватил шлем, и на синем ворсе касторового головного убора остались влажные следы.

— Ну и последнее. Не томите меня, скажите, сделали ли вы вообще хоть что-нибудь после разговора с Холлингсвортом?

— Да, сэр.

— Ну-ну, выкладывайте!

— И покороче, — добавил тот, у окошка. — У нас в следующем месяце отпуск.

— Физическое состояние мистера Холлингсворта меня обеспокоило, — констебль говорил словно против воли, — поэтому я позвонил местному врачу, доктору Дженнингсу, с просьбой навестить его.

— Холлингсворт был одним из его пациентов?

— Да, — подтвердил Перро, решив, что с него довольно. Он выпрямил спину, поднял голову и храбро глянул в самое пекло — в лицо старшего инспектора. Неулыбчивое. Брови густые, лохматые, как коврики из конского волоса. Багровые щеки, глаза карие. Перро всегда считал, что карие глаза — признак доброго нрава, ан нет, ошибочка вышла. Что ж, век живи, век учись. — Холлингсворты оба числились его пациентами, но, сдается мне, доктор Джим был знаком только с Симоной.

— Вы сказали «доктор Джим»? Как мило, — хихикнул рыжий.

— Больше вам нечего добавить?

— Нечего, сэр.

— Вы напрочь отстали от жизни там, в своей глуши. Ладно. Где-то через час я буду в Фосетт-Грине. Надеюсь вас там увидеть. Не вздумайте опоздать.

— Слушаюсь, сэр, — отозвался Перро, моля Господа Бога, чтобы страданиям его как можно скорее пришел конец. Он тут же дал себе слово, что заставит всех позабыть о совершенных им ошибках, станет краток, точен и наблюдателен. Он всем им еще докажет, что деревенский полицейский не обязательно круглый дурак.