– В чем дело? – с раздражением спрашивает мисс Манн.

– Вы, наверное, уже знаете, что я потеряла память.

– Знаю. На мой взгляд, это очень удобно. – Она окидывает меня презрительным взглядом.

– А на мой вовсе нет, – бурчу я себе под нос, а ей говорю: – Я слышала, что меня обвинили в списывании по вашему предмету, но у меня такое ощущение, что я прекрасно понимаю материал.

– Тогда не списывайте в следующий раз.

– Как так получилось, что я списывала?

Мисс Манн фыркает – наполовину от смеха, наполовину от отвращения.

– Вы хотите услышать от меня ответ на вопрос, зачем вам списывать?

– Нет. Я лишь пытаюсь заполнить пробелы…

– Вам лучше уйти, пока я не начала подозревать, что вы списывали и сегодня. Самый лучший совет, который я могу вам дать, мисс Райт, это не высовываться и стараться как можно меньше привлекать к себе внимание. А теперь извините меня, мне нужно готовиться к завтрашним урокам.

Другими словами: убирайся вон и никогда больше со мной не заговаривай. Немного ошарашенная таким исходом, я убираю в рюкзак свои карандаш и учебник. Конечно, я не ожидала, что первый день в школе пройдет легко, но и не думала, что он обернется таким кошмаром. Уже в дверях я оборачиваюсь.

– Простите. Что бы я ни сделала, проститеменя.

Но мисс Манн даже не смотрит в мою сторону.

Как только звенит последний звонок, я тороплюсь занять очередь на автобус. Увидев небольшую компанию учеников в конце бульвара напротив «Астор-Парка», я подхожу к ним и останавливаюсь позади девушки в форме «Астора» и классных белых ботинках. Парень перед ней толкает ее в плечо. Она оборачивается и встречается со мной взглядом.

Я виновато улыбаюсь. Девушка хмурится и отходит вперед.

Быть изгоем совсем не весело. Я задумываюсь, на каком автобусе мне ехать домой. Понимаю, что девушка передо мной не горит желанием общаться, но если я сяду не на тот автобус, это будет куда хуже, чем если мне нагрубят здесь, где всего-то народу раз-два и обчелся.

– Простите, вы не подскажете, какой автобус едет до угла Западной и Восемьдесят шестой улиц? – спрашиваю я, назвав перекресток рядом со своим домом.

– О чем ты говоришь?

Я повторяю свой вопрос и добавляю:

– Я не знаю, на какой автобус садиться.

Девушка закатывает глаза.

– Ты что, тупая? В «Асторе» нет автобусов.

– Она не тупая, она просто притворяется, что не помнит, как чуть не убила Себастиана Ройала, – встревает ее друг.

– Зачем ей вообще разрешили сюда вернуться? А если она снова сядет за руль? Не дай бог, убьет нас всех. – Девчонка передергивает плечами.

– Поэтому ей приходится ездить общественным транспортом. Копы забрали у нее водительское удостоверение. – Парень без колебаний говорит эту ложь. Я смотрю на него, разинув рот.

– Слава богу, – отвечает девушка. – Пойдем. Не хочу больше здесь стоять. Меня тошнит от загазованности.

Парень берет ее за руку, и парочка идет к парковке. От стыда, заслуженного или нет, у меня краснеют щеки. Если так будет продолжаться, кто-нибудь нарисует у меня на груди красную букву и мне придется отзываться на имя Эстер[6]. На глаза наворачиваются слезы.

Вероятно, в прошлом я совершила нечто по-настоящему ужасное, раз сейчас приходится терпеть все это. Я моргаю, чтобы слезы упали, когда сигналит автомобильный гудок, и вижу выглядывающее на меня со стороны водителя симпатичное лицо.

– Хартли? Наверное, ты не помнишь меня, я Брэн. Мы дружили. Я могу отвезти тебя домой.

В какой-нибудь другой день я, скорее всего, сказала бы «нет». Я не знаю этого парня. Но у меня уже и так дерьмовая репутация, которая не станет хуже от того, что я сяду в машину к незнакомому парню, и мои силы закончились. Я хватаюсь за ручку и залезаю в автомобиль.

Истон

Я приезжаю в больницу чуть позже восьми, но Себа в палате нет. «На диагностике» – такой короткий ответ я получил от медсестры. Его брат-близнец неуклюже пристроился в изножье кровати, пуская слюну на свою руку. Я перекладываю девяностокилограммового парня на матрас и снова пытаюсь написать Хартли.

Она, наверное, подумает, что это неудачная шутка.

Я перечитываю сообщения. Черт, какие же они тупые! Засунув телефон в карман, ложусь на неудобный диван. Не знаю, сколько денег пожертвовал папа на строительство этого крыла, но сомневаюсь, что хотя бы пенни из них потратили на мебель. Диван такой же твердый, как кусок гранита.

Порывшись в своем рюкзаке, я достаю журнал Sports Illustrated, который захватил из дома. Сейчас мы читаем Себу. Даже если ты в коме, все равно можешь осознавать, что происходит вокруг. Кома – это что-то вроде ночного кошмара, когда ты спишь, но понарошку, и видишь силуэты вокруг своей кровати, но не можешь пошевелиться. Я включаю Себу музыку, рассказываю ему тупые анекдоты, показываю какие-нибудь мемы из интернета и зачитываю цитаты из «Крестного отца».

Полежав немного, я встаю с дивана, чтобы перекусить. Когда пищит мой телефон, от клаб-сэндвича остается лишь половина. Аппарат чуть не улетает в другой конец комнаты – так я тороплюсь вытащить его из кармана. Но это не Хартли. Это видео от Паша, на котором наши знакомые девчонки ввязались в потасовку прямо посреди столовой.

Он добавил подпись: «Где грязевая лужа, когда она так нужна?»

Я то увеличиваю, то уменьшаю масштаб видео, чтобы найти Хартли, но нигде не вижу ее. Отправляю Пашу смайлик, который приветственно поднимает кулак, и спрашиваю его, где Харт.

Я: Где Харт?

Паш: Не знаю.

Я: Сделай фотку столовки. Отправь мне.

Паш: Я уже ушел оттуда. Сейчас 5 урок.

Мне приходит фотография его ног и выложенного плиткой пола. У Паша нет совместных уроков с Хартли, так что он мне не поможет. Но я все равно отправляю ему «спасибо» и убираю телефон обратно в карман джинсов. Я увижусь с ней, когда Элла приедет, чтобы сменить меня.

Вернувшись в крыло интенсивной терапии, я останавливаюсь у поста медсестер.

– Себ уже вернулся? – Я перегибаюсь через стойку, чтобы посмотреть, не лежит ли там его карта – как будто я смогу в ней хоть что-то разобрать.

Дежурная медсестра закрывает руками конфиденциальные данные.