— Зачем бежали? — Аня засмеялась.

— Они наш столик оплатили с условием, что мы с ними кататься по городу поедем. Ну, мы и сбежали… Я всегда была уверена, что она смелая и веселая… Я вывела ее в качестве авантюристки как раз потому, что была уверена — настоящий ее темперамент именно таков… Она была страстная…

— Вот поэтому я и думаю, что она покончила с собой.

— Может быть… Может быть… Ну что, спать пойдем?

Аня легко поднялась, почти подпрыгнула, пошла в комнату стелить постель. Елена снова подумала, что она не идет, а танцует, и если бы не смерть тетки, вообще бы летела. «Что происходит с телом? Как и когда оно теряет эту летучесть? Тяжелеют кости, мышцы? Что? — Она тут же почувствовала, какая тяжелая у нее голова, и даже улыбнулась. — Мысли тяжелеют, вот что… Какое-то у меня еще на сегодня дело было?»

— Аня! — позвала она. Та невнятно откликнулась из комнаты. — Я видела у Нины в прошлый приезд старые календари. Они в коридоре лежали. Где они теперь? Ты их не выбросила?

— В тумбочку сложила. Вам зачем?

— Хочу одну мысль проверить… Я возьму?

— Да ради Бога. Идите, я постелила.

В комнате уютно горел торшер. Под ним стояли столбом пылинки, поднятые встряхиванием одеял и подушек. Пахло старыми вещами, где-то тикали часы. Елена положила стопку календарей на полированный журнальный столик — мечту семидесятых годов. Он неровно закачался на своих трех ногах.

Она достала из сумки записную книжку. Не электронную — бумажную. На первой странице хранились данные всех ее документов, в том числе и старого паспорта, который ей выдали в девяносто втором году вместе с омской постоянной пропиской. «Выдан таким-то отделением милиции Омска… 27 августа 1992 года». Так… И что это нам дает?

Это было невероятно трудно: воскресить в памяти хоть какой-то ориентир для тех дней. Не будь этих записей, Елена никогда бы не вспомнила не то что день — месяц. Помнила, что было лето, но какая его половина?.. Туман неподвижно и плоско стоял над серединой речки. Он, видимо, сполз с краев насыпи и с обрывистого берега деревни — его согнал вниз солнечный свет. Солнце взошло не раньше начала пятого — конечно, это был не июнь…

Теперь с помощью старой записи можно было почти точно определить координаты того давно растворившегося в прошлом утра. Другое дело, что нужно было думать дальше, а для этого требовались большие усилия. Пережив столько странных и неприятных событий, она чувствовала, что до сих пор находится в самом начале пути. Это делало голову еще тяжелее.

Из стопки календарей Елена, наконец, выудила нужный, открыла.

«Итак, судя по дате выдачи паспорта, я попала в Омск в конце августа. Не помню, сколько я там пробыла, но помню, что Юля сделала все максимально быстро… Помню еще, что обратный билет на самолет я брала без блата — видимо, были первые числа сентября, начался учебный год и самолеты разгрузились… Но это неважно. Важно вот что: какой день недели был, когда я оказалась в Новосибирске? Да черт его знает какой! Нет, вспоминай! Какая-нибудь зацепка должна быть! Да, точно. Когда приехала во Внуково, знакомая кассирша сказала: «Неудачный день ты выбрала. Самый загруженный… Билетов нет вообще!.. Но я тебя могу с человеком одним свести, он прямо со взлетной полосы сажает. Надо будет ему заплатить и летчикам. Полетишь зайцем». Елена и не предполагала, что такое возможно… Ну, в девяносто втором и не такое происходило… Итак, что это за день такой — самый загруженный? Суббота, надо полагать. Или пятница. Да, скорее всего, пятница. Она вылетела из Москвы в Омск пятничным рейсом.

Уселась, довольная, на свое приставное кресло…

Нет, не довольная! Настроение было ужасное. Кроме того, обед для зайцев не был предусмотрен, а как назло дико хотелось есть. Помнится, даже желудок разболелся от запахов, доносившихся из разогреваемых коробочек, обернутых фольгой, впрочем, это были обеды для летчиков, да, точно. Обычным пассажирам тогда были положены только бутерброды…

Итак, я вылетела в пятницу, почти в полночь. Через четыре часа, то есть уже в субботу, выяснилось, что самолет приземляется в Новосибирске. Еще несколько часов суматохи, ожидания в салоне, и нас выводят в зал. Туман над Омском оказался прочным. Я подошла к летчику, он отвернулся, пряча глаза. Это означало, что для нового полета зайцем понадобится еще один стольник. Таких денег у меня не было. Да и вообще денег не было. Я подумала о Нине».

Елена открыла на календаре страницу августа, попутно припоминая, что и Нина и ее муж оказались в этот день дома. Вспомнила, как они все вместе обедали в роскошной Нининой квартире — вот этой самой, может, как раз на этом столике, нет, на кухне, точно, на кухне. Потом она спала, потом вместе поехали на вокзал. Все вместе… Значит, действительно, была либо суббота либо воскресенье… Нет, суббота: молодожены сами вызвались проводить ее в ночь, следовательно, надеялись отоспаться.

Поезд отходил уже после полуночи, значит, в воскресенье… «Теперь займемся семнадцатым августа, — она провела пальцем по нарядным выпуклым цифрам календаря. На листе сверху была сфотографирована русская деревенька с речкой, мостками, лопухами — воплощение августа, надо полагать — она хмыкнула, — семнадцатого августа… Воскресенье… Все сходится… Прописку я получила через десять дней. В этом промежутке есть еще одно воскресенье — двадцать четвертое августа. Но тогда, получается, Юля сделала мне новый паспорт за два дня? Нет, даже при Юлиных связях это нереально. Значит, я проезжала Корчаковку на рассвете семнадцатого августа. Именно в тот день и почти в тот же час, когда убивали человека по фамилии Штейнер!»

В соседней комнате завозилась Аня. Надо было закругляться — девушке завтра рано вставать, Еленины шорохи, видимо, мешали ей. «Роскошная» квартира теперь была хрущевкой: комнаты смежные, никакой звукоизоляции. Одиннадцать лет — небольшое расстояние для объективного взгляда, и вот все поменялось, как по волшебству. Чем окажется та картинка на берегу речки? Та картинка из жизни семнадцатого августа, чем окажется она нынче?

Уснуть Елена не могла. Мешало сопение Ани, шум деревьев (видимо, погода менялась), тиканье часов. По двору, под самыми окнами проехала машина. Остановилась. Елена ожидала, что хлопнет дверца, но никаких звуков больше не услышала.

Она очень жалела, что начала эти розыски два месяца назад. Отсюда, из темной квартиры мертвой Нины, ей хорошо была видна собственная одержимость. «А одержимость заслуживает наказания! — подумала она, глядя в полосатый от теней потолок, по которому тревожно бегали отпечатки голых ветвей. — Ты выдумала судьбу выдуманному персонажу, нафантазировала зловещие обстоятельства его смерти: это ладно. Но зачем ты поехала сюда, зачем ты вела себя так, словно этот искусственный персонаж реален! Ты залезла в какую-то старую историю убийства молодого рыжего парня, которому почти отрезали голову, и теперь пожинаешь плоды собственной неосторожности! Давно пора признаться: это две совершенно разные истории. Та, которую ты начала придумывать в девяносто третьем, и та, за которую уже одиннадцать лет два бандита сидят в тюрьме. Лучше бы ты оставила всех этих покойников в покое!»