— А что ворота заделали? — спросила Елена.

— Да чтоб поезда не было слышно! — сказал участковый. Хозяйка осуждающе уставилась на него: близость железной дороги, конечно, была главной проблемой дома. «Может, и не из-за Штейнера они дачу свою продают, — вдруг подумала Елена. — А из-за поездов!»

— Это ведь только сейчас стеклопакеты появились, — продолжил Михайлов как ни в чем не бывало. — А раньше шумновато было. И пассажиры из окон пялились… У нас ни у кого окон на эту сторону не было. Наоборот, сараями старались отгородиться…

— Ну, это ты не ври! Шума в деревянном доме вообще не слышно. Я в городе в бетонной многоэтажке живу, так, верите ли, за шесть километров электричку слышу, весь дом ходуном ходит. А тут хоть по двору на танке катайся, только слабый такой шум, будто дождь идет. А что касается пассажиров, которые пялятся, так что им видно, пассажирам-то? Не говоря уж о том, что раньше дорогу тополя скрывали.

— А куда делись?

«Ох и привередливая!» — прочитала она в хозяйкиных глазах.

— Да сгнили… Старые уже были… Дом хороший. Если придраться хочется — это одно. Тогда и спорить не о чем! Но просто так охаивать — это, извините…

Расстались недовольные друг другом. Хозяйка возмущалась тем, что покупатель не вырвал дом из рук, Елена была удивлена агрессивным тоном, каким велась эта продажа. «Вас бы в Москву! — думала она, шагая вслед за участковым к опорному пункту. — Там быстро научат вежливой торговле…»

— Ну, что? — Михайлов обернулся. Глаза его смеялись, и Елена в очередной раз подумала о нем с симпатией.

— Она не будет к вам в претензии?

— Пусть попробует… Елена, а что вы видели тогда из поезда? Вы ведь не рассказали. Как это — утопили?

— Из дома Штейнера, из тех самых ворот, которые теперь не существуют, вышла медсестра с каталкой. К каталке был привязан пожилой человек… Он даже пытался шевелить руками и ногами. Во рту у него был кляп… Она сбросила каталку с мостков и несколько минут наблюдала, как он там умирает, под водой. А потом мой поезд уехал. — Михайлов смотрел на нее, раскрыв рот. — Вот бред, правда? — слабо улыбнувшись, спросила она.

— Нетипично… так скажем… Медсестра с каталкой в нашей деревне! Это нечто! И все-таки какое-то объяснение должно быть. Тем более, что это было семнадцатого августа — в день зверского убийства, которое произошло в нашей тихой Корчаковке… А почему медсестра, Елена? Только потому, что с каталкой?

— Нет. Главным образом потому, что в белом халате. Я подумала: сиделка.

— У нас в Корчаковке?! Представляю себе эту картину! Но все-таки? Это могла быть и женщина другой профессии.

— Какой, например?

— В белом халате-то? Продавщица. Воспитательница… Это была именно женщина?

— Я не уверена.

— Тогда еще, скажем, мясник.

— Об этом я не подумала.

— Работник морга? — спросил Мишаня сам себя. — Ведь там должен был быть работник морга? Но зачем ему двигаться к реке? И тем более, сбрасывать в нее труп!

— Логично, — Елена улыбнулась. Участковый перечислял разные ее версии, накопившиеся за одиннадцать лет.

— Если бы приезжала «Скорая помощь», об этом бы в поселке знали. Ведь именно об этой ночи, с шестнадцатого на семнадцатое, допрашивали всех без исключения жителей… — Михайлову вдруг снова мучительно показалось, что нечто похожее он уже слышал, но только в какой-то другой интерпретации. Он поморщился. — «Скорой» никто не заметил.

— Знаю. Я видела эту улицу из окна поезда. Там не было «Скорой», это точно.

— А других машин?

— Я не помню. Мне ничего не бросилось в глаза. Но ведь, вы говорите, здесь всех допрашивали, когда искали убийц Штейнера.

— Надо посмотреть дело. Если бы вы раньше рассказали, я бы сразу поинтересовался… Теперь относительно жертвы. Вы сказали: пожилой. Почему?

— У него было такое темное лицо… Как у старого работяги. Обветренное такое.

— Во всяком случае, не Штейнер. Тот был молочно-белый.

— Может, еще что-то в движениях, в строении тела, обтянутого простыней… Ну, вот вы сегодня спрашивали сам себя: сколько информации остается в пассиве? И у меня также. Какие-то признаки убедили, что он пожилой.

Михайлов замолчал, возясь с ключами. Он отпер дверь, зашел в отделение первым. Сразу направился к чайнику, потирая озябшие руки. Елена опустилась на табуретку, привалилась спиной к стене.

— Устали? — спросил он, искоса поглядывая на нее.

— Не выспалась…

— Одного я не могу понять, — он вздохнул. — Даже если вы заметили что-то, какого черта вас преследуют? Ведь убийство одиннадцать лет назад раскрыто. Зачем ворошить прошлое?

Она пожала плечами.

— Вас, по-моему, что-то расстроило в доме Штейнера. — Михайлов достал из шкафа стаканы в подстаканниках, явно реквизированные у министерства путей сообщения. — Вы такая впечатлительная?

— Мне показалось, за мной следят из-за кустов… Можете вызывать психушку. Вы и так были неестественно терпимы.

— Какая вы колючая, оказывается! — Он засмеялся. — Зачем же психушку? За вами действительно следили. И уже через пять минут вся деревня будет знать, что я выдавал постороннюю мадам за родственницу.

— Почему это?

— Потому что за вами следил тот, кто инициировал все ваши неприятности. И кто вас знает. Долгушина!

— С чего вы взяли?

— Я видел ее. Она за забором пряталась. Да она там живет!

— Где?

— В соседнем доме. А если точнее, то со всех сторон.

— Со всех сторон?

— Ну, да. Раньше она жила в том доме, что стоит перед штейнеровским, если смотреть от начала поселка. Потом она этот дом отдала сыну с невесткой, а себе купила тот, что с другой стороны. Точнее, как купила… Там дело мутное. Купчую мой крестный видел, ее даже нотариус заверил, но сам продавец не появился на сделке. Доверенность прислал.

— Пропал, что ли?

— Вам, конечно, хочется, чтобы кто-нибудь у нас пропал, я вас понимаю… Но нет, почему пропал? Он и до этого здесь нечасто появлялся.

— В городе живет?

— Что вы к нему прицепились? Думаете, весь этот ваш сыр-бор разгорелся из-за дома ценой в сто пятьдесят тысяч рублей?

— Ну уж — сто пятьдесят тысяч!

— Между прочим, штейнеровский дом как раз за эту сумму и продают!

— Всего?! Как я теперь понимаю хозяйку! Какой же я придирой выглядела!

— Всего? — передразнил он ее. — Не придира, а настоящая москвичка! Разве так можно о деньгах: «всего»! Для нас это много.

— Ладно вам! Вы все-таки скажите, что с предыдущим хозяином? Может, он был свидетелем убийства Штейнера и его убрали? Дом-то рядом!