А Горыныч испугался, втянул голову в плечи, прижал пораненную руку к груди, оставляя на и без того несвежей рубашке кровавые разводы.

– Батюшки! – Тетя Люся замерла, словно натолкнулась на невидимую преграду. – С вами все хорошо? – И попробовала кинуться к Еве с утешениями. Пришлось отстраниться, почти отпрыгнуть в сторону.

– Все нормально! – сказала Ева, зорко следя одновременно за поварихой и Горынычем. – Это не моя кровь, это Гордей поранился. Вы бы отвели его в дом, обработали рану.

– Опять?.. – Кажется, тетя Люся вздохнула с облегчением. – Горе ты луковое, Горыныч! – Не было в ее голосе ни злости, ни жалости, лишь вялое, застарелое раздражение.

– Укололся, – сказал Горыныч смущенно и так же смущенно улыбнулся. – Нечаянно.

– За нечаянно бьют отчаянно! – Повариха крепкой рукой ухватила его за запястье, повернула руку ладонью вверх, осмотрела рану, покачала головой: – Зеленкой надо помазать, чтобы не загноилось.

– Он говорит, что ему не больно. – Подходить поближе Ева не планировала, так и осталась стоять в сторонке. – Но рана такая…

– Не больно, – кивнула тетя Люся. – С самого детства ему не больно. Аномалия у него такая – не чувствует совсем боли. Однажды с поломанной рукой две недели проходил, пока мы с Амалией дурное не заподозрили да в больницу на рентген не отвезли. Там уже и кость начала неправильно срастаться, ломать по новой пришлось. Да вы не волнуйтесь за него, рану мы ему обработаем. Делов-то! А Амалии я все равно расскажу, что ты к постояльцам пристаешь! – Она погрозилась Горынычу пальцем. – Вот как прогонит она тебя с острова, куда ты потом пойдешь?

– Амалия не прогонит. Амалия не такая. – Горыныч взмахнул раненой рукой, и во все стороны снова полетели кровавые брызги. Хорошо, что Ева стояла далеко.

– Такая не такая, а совесть все равно нужно иметь! – проворчала тетя Люся и, схватив его за рукав рубашки, потащила за собой в сторону дома. – Кормят тебя, поят, а ты тут устраиваешь представления!

Ева сдвинулась с места, лишь когда эти двое отошли на безопасное расстояние, еще раз на всякий случай протерла лицо влажной салфеткой, а потом сделала мысленную зарубку: с Горынычем нужно непременно поговорить. Он наверняка что-то знает, просто не может толком объяснить. Кровь на руках… он что-то говорил про кровь и собственную виновность как раз перед тем, как напоролся на гвоздь.

Осматривать окрестности и изнанку острова расхотелось. Не сейчас. Сейчас самое время съездить в город, в ту самую Кутасовскую усадьбу. По дороге к машине Ева приняла еще одно решение. Слишком мало, непозволительно мало она знает о Чернокаменске и его истории. А история получается очень богатая. И на факты, и на легенды. Отделять зерна от плевел ей, похоже, придется самой. Но ведь и спешить ей сейчас некуда, и надежда пока еще жива.

Когда Ева садилась за руль, машин на парковке прибавилось. Теперь между ее джипом и елизаровским хищно припадала к земле ярко-красная «Ауди». Еще один гость, надо думать.

Мотор урчал уютно и успокаивающе, но Еву не покидало ощущение, что на Стражевом Камне больше нет места милым волшебным тварям вроде единорогов и мумитроллей. А та тварь, что осталась, отнюдь не безобидна. Мысли эти были глупые и совершенно иррациональные. Какие твари?! Двадцать первый век на дворе!

Однако же возле каменной змеиной головы Ева не просто остановилась, а вышла из машины. Горыныч говорил про злого змея. Вот этого змея? Или не змея вовсе? Издалека каменная глыба и в самом деле виделась гигантским монстром, то ли задремавшим, то ли и вовсе мертвым. Но вблизи иллюзия эта исчезала почти полностью. Камень, он и есть камень. Не змеиные клыки, а острые осколки, не чешуя, а трещины на отполированной ветрами и волнами поверхности. Даже горгульи мастера Берга казались куда живее, чем вот это все. И только глаза… тяжелые веки, глубокие складки, за которыми в солнечных бликах чудится вертикальный змеиный зрачок, были почти настоящими, почти живыми. Древняя тварь, закованная в каменную броню, пленена и обездвижена, но не переставала следить за человечками. Следить за ней – Евой. Несмотря на жаркий день, стало вдруг так холодно, что, вернувшись в салон джипа, Ева включила обогрев на максимум.

Способность рассуждать здраво вернулась к Еве через несколько минут, когда автомобиль уже летел по каменному хребту прочь от острова. Это все нервы! Нервы и богатая фантазия. А еще недосып. Сколько часов она в пути? По самым скромным прикидкам получалось, что почти сутки. Сутки в пути, без сна, на кофе и энергетиках. Совсем глупо ехать сейчас в город, вместо того чтобы поспать хотя бы пару часов.

От мыслей о собственной неразумности Еву отвлек рев автомобильного двигателя. По узкой дороге навстречу ей неслось что-то черное, приземистое, с красными сполохами. Неслось и не собиралось сбрасывать скорость. Не то чтобы Ева была из пугливого десятка. Можно сказать, что после сеансов доктора Гельца она стала почти бесстрашной, но разумные опасения и чувство самосохранения не были ей чужды. Сейчас следовало опасаться. Вот этого черного, с красными сполохами кабриолета. Теперь Ева отчетливо видела, что это кабриолет. Почти так же отчетливо она видела и ту, что сидела за рулем. Впрочем, рассмотреть там можно было лишь ярко-алый, повязанный по моде шестидесятых шелковый платок да очки-«кошечки» на пол-лица.

– Голливуд… – прошипела она, уводя джип максимально в сторону и вдавливая в пол педаль тормоза. – Чертов сумасшедший Голливуд!

А «голливуд» тем временем промчался мимо, девица за рулем даже не повернула голову в Евину сторону. Автоледи, похоже, проживала свою жизнь в полной уверенности, что мир прогнется под все ее капризы и желания. Что ж, надо признать, так оно и вышло. Мир, может, и не прогнулся, а вот Ева точно.

Почти целую минуту она сидела, вцепившись в руль и тяжело, с присвистом, дыша. Надо было дышать медленно и глубоко, по заветам доктора Гельца, но вот как-то не выходило. А черный кабриолет все отдалялся и отдалялся, рев его двигателя делался все слабее, пока и вовсе не затих.

Тыльной стороной руки Ева вытерла со лба пот, осторожно тронула джип с места. Тихий провинциальный городок на поверку оказывался отнюдь не таким уж тихим. Он кишел девицами, словно только что сошедшими с обложки глянцевого журнала, гениальными продюсерами, сумасшедшими туристами, юродивыми. И где-то в этой пестрой толпе ловко прятался маньяк…

До Кутасовской усадьбы, а нынче этнографического музея, Ева доехала без приключений. К усадьбе вела старая аллея. Кроны вековых деревьев сплетались высоко над головой так сильно, что превращали солнечный день в сумрачный вечер, но было очевидно, что за парком ухаживают, поэтому ощущения заброшенности не возникало – только легкий флер таинственности. Словно бы аллея эта была порталом между веком нынешним и веком прошлым.

Сама же усадьба – двухэтажное строение с ротондой и флигелями – появилась через пару минут, когда Евин джип вынырнул из зеленого туннеля на солнечный свет. Руку мастера Берга Ева признала сразу, чувствовалось в его творениях что-то особенное. Они были капельку живее, чем это позволено обычному архитектурному объекту. Но если Черный замок вызывал настороженность и необъяснимое чувство тревоги, то усадьба выглядела нарядно и празднично. Место для жизни большой и дружной семьи. Была ли семья промышленника Кутасова большой и дружной, Ева не знала. А стоило бы узнать. Просто так, для расширения кругозора.