– Ты в чьем доме-то живешь-то? У Лоскатухиных?

Я не знала. Папа, кажется, ни разу не упоминал фамилию владельца дома, у которого его снял. Даже по имени никак не называл, при мне по крайней мере.

Но я вдруг вспомнила, что среди бумаг с чердака встречалась такая фамилия, и кивнула.

– С колодцем? – уточнила Галка.

Я снова кивнула.

– Ты… Вы его… открыли?

– Да.

Девчонка изменилась в лице и отступила от меня на шаг, как от заразной. Рука ее непроизвольно снова вцепилась в спасительную калитку.

– То есть не совсем открыли, приподняли крышку, – неизвестно почему уточнила я.

– Воду оттуда брали?

– Нет. Только моя мама…

– Забрала ее? – перебила Галка, во все глаза глядя на меня.

– Что? В смысле? – не поняла я.

– Мать твою забрала, так? Она забрала твою мать, так ведь?

В девчонке боролись любопытство и страх. Она подалась от меня чуть назад и ждала ответа, вся напряженная, готовая сорваться с места и немедленно убежать прочь. И этот ее страх напугал меня.

Тут теплое дуновение из Галкиного дома донесло до меня запах борща. В ответ на него громко откликнулся мой желудок. Я вспомнила, что нормально не ела с тех пор, как пропала мама.

Галка внимательно посмотрела на меня, поколебалась и, наконец, решительно тряхнув головой, предложила:

– Иди поешь. Только не болтай при бабке!

Она распахнула передо мной калитку, проследила, что я аккуратно поставила велосипед, прислонив его к забору и ничего не помяв, и тщательно заперла засов. Потом зашагала к крыльцу.

Ожидая увидеть на участке груду ржавого металла или другого мусора и не увидев в итоге ничего похожего (участок был самый обычный, ухоженный, без особенностей), я все равно вошла в дом с некоторой опаской.

Девчонка была какая-то непромытая, и я боялась, что и живет она в не слишком чистом месте, и бабушку ее представляла неопрятной старухой.

«Галина – это ведь «курица» по-итальянски, а Галка – совсем другая птица, – неизвестно почему подумала я. – От курицы хоть прок есть. А от галки?»

Каково же было мое удивление, когда мы через темную полупустую прихожую (или как там это в деревенских домах называется) прошли в дом и оказались в небольшой и чистой комнате, где невысокая и очень опрятная старушка в белоснежном платочке на белоснежных же волосах хлопотала у стола, накрытого скатертью с кистями. При виде меня она расплылась в широкой беззубой улыбке, потом спохватилась, быстро пошарила на столе, прикрыла рот ладошкой и уже через секунду сверкала зубами.

Тут я вспомнила, как выгляжу сама, в пыльной одежде, с утра не умытая и не причесанная, и мне стало стыдно за свои мысли.

– Галочка, ты ж подружку привела, умничка!

– Не подружка она мне никакая, – буркнула Галка. – Поесть ей надо.

Не обратив внимания на бурчание внучки (или правнучки?), старушка захлопотала, усадила меня за стол, сунула в руку ложку и с умилением смотрела, как я жадно, изо всех сил стараясь соблюдать приличия, поглощаю вкуснющий борщ, заедая его огромным ломтем черного хлеба. От голода мне казалось, что я никогда в жизни не ела такого обалденного борща.

Украдкой я рассматривала комнату. Сразу было видно, что в доме жили многие поколения и не бросали его на зиму. По стенам над обязательным ковриком с плывущими по лесному озеру лебедями висели черно-белые фотографии нарядно одетых по случаю визита к фотографу мужчин и женщин. Полноватый парень в военной форме. В фоторамки были вставлены современные цветные снимки каких-то застолий, чьих-то младенцев. Такие же снимки украшали сервант. Я разглядела и Галкину фотку, где она, мелкая, с огромным букетом гладиолусов и двумя шарами белых бантов насупленно глядела в камеру, всем своим видом показывая, что не рада идти первый раз в первый класс, вопреки украшавшей снимок надписи. Сервант, конечно, вмещал в себя кучу безделушек и обязательный сервиз с аляповатыми цветами, а между тарелками стояли хрустальные бокалы.

Угол комнаты украшала потемневшая от времени старинная икона, стоявшая на особой полочке в окружении искусственных цветов и сухих веточек вербы, перед ней едва теплилась подвешенная лампадка. И прямо под иконой в красном углу стоял старый телевизор, квадратный, пузатый, с растопырившейся антенной.

Значит, телевидение в Зеленово было.

Никто не собирался уезжать, бросать этот дом, никто не боялся здесь жить.

– А ты, деточка, из какого ж дома? – поинтересовалась старушка, плохо скрывая изумление скоростью, с какой я поглощала ее борщ. В то же время она явно была этим же удовлетворена, как признанием своих кулинарных талантов.

– Из Анцыбаловки она, – тут же буркнула девчонка, не дав мне и рта раскрыть.

Глаза бабушки потрясенно расширились не то от сильного удивления, не то от страха. Она, похоже, не нашлась, что сказать, хотя продолжала улыбаться. Быстрый взгляд на внучку вроде бы успокоил ее, лицо смягчилось.

Галка же, насупившись, лениво водила ложкой в своей тарелке и смотрела так, словно уже жалела о своем решении привести меня в дом. Может, она просто ревновала меня к своей бабушке.

Словно в подтверждение моих мыслей, она вдруг сообщила, хотя сама просила меня не болтать: «У Лоскатухиных опять… Вон, мамку ее».

Только что широко улыбавшаяся старушка резко побледнела и отпрянула от меня так же, как до этого ее внучка. Быстрый взгляд на Галку ясно дал понять, что теперь она совсем не одобряет внучкино приглашение.

– Тебя кто ж привез? – уже без улыбки серьезно спросила она меня, словно в чем-то обвиняла.

– На велике она, – снова не дала мне и слова сказать Галка. – На Васильфедорыча.

– А почему к нам?

Они разговаривали, будто меня здесь не было. Мне оставалось только переводить взгляд с одной на другую, чтобы не упустить, когда черед наконец дойдет до меня.

– Я почем знаю, – буркнула Галка и отвернулась.

Ее бабушка смотрела на внучку с легким укором. Но видно было, что беспокоится за свою девочку.

Потом она повернулась ко мне, помолчала, оценивающе глядя прищуренными глазами, словно решала, вышвырнуть меня вон или сделать это чуть погодя.

– Колодец смотрела? – спросила наконец бабушка и тут же сжала губы, и совсем уже не выглядела приветливой.

Я заговорила не сразу, ожидая, что за меня ответит Галка, но та на сей раз молчала и вообще делала вид, что ни при чем, ковыряя сосредоточенно какую-то крошку на скатерти.

– Мама с папой приоткрыли крышку, – начала было я, но старая женщина невежливо перебила:

– Про тебя ж спрашиваю.

Меня это немного покоробило, но все же я лаконично ответила: