– Я – нет, мама смотрела.

Тут старушке явно полегчало, она даже как-то расслабилась и выдохнула. Очевидно, опасности я уже не представляла. Но и симпатии не вызывала. Больше всего, как нетрудно было догадаться, обитатели этого дома хотели выпроводить меня вон.

– Если вы что-то знаете, скажите мне, пожалуйста. Я сама все сделаю, – взмолилась я, ненавидя себя за свой просительный, жалобный тон.

Ведь понимала, что разжалобить никого не удастся. Но просто так сдаваться тоже не собиралась. После еды сил сразу прибавилось, и страх как-то чуть-чуть притупился.

Бабка с внучкой молча переглянулись. Потом обе точно так же одинаково посмотрели на икону в углу. Старушка беззвучно пошевелила губами, будто советуясь со святым, и остро глянула прямо мне в глаза:

– Сама ж и сделаешь! Сделаешь?

Не очень-то мне это понравилось, но делать было нечего. Не прогнали из дома, накормили – и на том спасибо. С голоду не умру и в конце концов хоть что-то узнаю об этом дурацком месте. Я справлюсь. Я смогу.

Так я подумала и без прежней симпатии кивнула бабушке, показывая, что готова слушать.

– Вот настырная, – пробормотала едва слышно старушка.

Мне было все равно, что она обо мне думает. Настырная, невоспитанная, приставучая, руки перед едой не моет… Лишь бы рассказала, объяснила немного из того, что навалилось на меня.

Бабушка Галины рассказывала немного путано, перескакивая с одного на другое, сначала о том, что казалось важнее, какие наплывали воспоминания, потом спохватывалась и, сообразив, что какие-то события, само собой разумеющиеся для местных, для меня тайна, добавляла что-то к уже сказанному. В то же время она явно боялась сболтнуть лишнего, чтобы ненароком не навредить себе и внучке, только, похоже, и сама не очень понимала, что именно является лишним.

И вот что я от нее узнала.

Дед Евгений Лоскатухин стерег место. Он первый заметил, что ближайшие к нему дома обезлюдели. Вдруг выяснилось, что жившие там семьи просто исчезли, оставив все имущество, скотину, птицу. Сначала один дом, потом другой просто опустели. Точно нельзя было сказать, взяли эти люди какие-то ценности с собой или нет, потому что никто в их дома не лазил. Дед Евгений самолично распределил живность по соседям, а дома закрыл. Никто особо не лез к нему по этому поводу. Может, хозяева просто уехали, а его попросили позаботиться об их имуществе.

Но сразу после пропажи второй семьи старый Лоскатухин вызвал мужиков из Зеленово. Они снесли сруб старого колодца на его участке, а вместо этого положили сверху огромную дубовую крышку, какую одному человеку, особенно такому пожилому, как дед Евгений, было поднять не под силу. Крышку эту везли откуда-то на тракторе, старик ее специально заказывал у какого-то одному ему известного мастера, не из местных.

– Погодите-ка. И что же, никто их не искал, тех, кто пропал? – поразилась я.

– Ну-у, – протянула бабка уклончиво. – Родня же, может статься, и искала. У кого была родня. Но в Анцыбаловке-то ж обычно жили те ж, у кого токмо они и были на белом свете.

– Может? – возмутилась я, хотя отлично понимала, что упрекать в этом Галкину бабушку глупо. – Это же живые люди! Как это возможно, чтобы их не начали тут же искать?

– Такова, стало быть, их доля. Ушли – значит, ушли. Что им суждено пережить, то и будет, а нас не касается.

Я поняла, что последнее сказано не только и не столько о несчастных жителях Анцыбаловки. И в груди поднялась душная волна возмущения из-за несправедливости, но усилием воли я подавила ее.

А старушка пожевала губами и тихо добавила:

– Вертаешь их, а они уже и не они ж вовсе.

– В смысле, не они?

– Не те, которы ушли. Лучше и не вертать. Для всех же лучше.

– Почему? – настойчиво переспросила я.

Лицо бабушки сморщилось, будто я брызнула в нее лимоном.

– Точно не скажу, – все же решилась ответить она. – Сказывают же, будто вселялся в них кто.

– Они были, как зомби? – уточнила я.

– Какая така еще зомбя? – не поняла старуха.

Галка прыснула, но тут же замолкла под суровым бабкиным взглядом. Я подумала, что, когда я уйду от них, Галке достанется по первое число. Но меня это, по правде сказать, мало касалось.

– Ну то есть как одержимые? – Чтобы не провоцировать конфликт между родственниками прямо сейчас, снова предположила я.

– Не могу же сказать. Что-то не то в них было, не ихнее.

Потом в Анцыбаловке никто уже бесследно не пропадал. Просто уезжали, и в течение двух лет большинство жителей деревни переселились в другие места: кто в соседние села и деревни (но не в Зеле-ново), кто вообще в город подался. Кто-то пытался сдать свои дома дачникам, но те тоже не задерживались. Никто не мог объяснить, почему так произошло. Просто не хотели жить в Анцыбаловке, и все. К тому же связь здесь всегда была плохая, а кому сейчас интересно без телевидения, мобильной сети и интернета.

Да и с живностью проблемы появились. Люди не пропадали, а птица, мелкие домашние животные, вроде кошек и собак, постепенно все исчезли. Думали на лис или куниц, но ловушки и капканы ничего не дали. Да и собаки молчали. В итоге все оставшиеся жилые дома обнесли крепкими заборами, через которые хищникам из леса точно не пролезть. Понятно, что запоры и замки делали чисто символические. Вряд ли какая-то лиса оказалась бы настолько сообразительной, чтобы, не найдя щель в заборе, войти на участок через калитку, откинув крючок.

– Но сейчас-то у одной из местных старушек есть, кажется, куры, – вставила я со знанием дела.

– Это ж у какой-такой местной старушки, как звать, с какого ж дома? – удивленно нахмурилась Галкина бабушка.

Непонятно было, что больше ее взволновало и удивило: наличие кур или наличие живой старушки в Анцыбаловке.

– Ну… Не знаю точно. Мне мама говорила, – уже не так уверенно добавила я.

Недоверчиво улыбнувшись, бабушка покачала головой:

– Нет там никаких кур.

Дед Евгений продолжал следить за опустевшими домами. Хотя следить – это одно слово. Некому там было воровать. Ни гостей, ни туристов, ни дачников. Оставшиеся в Анцыбаловке жители все достигли уже пенсионного возраста и на работу не ездили.

Своих домашних животных у старого Лоскатухина не было. И жил он давно один. Жена рано умерла, все родственники разъехались кто куда. Своих детей у него не было, но иногда приезжал племянник из города, которому все имущество деда Евгения в итоге и досталось.

Евгений Петрович Лоскатухин человеком был хозяйственным, неразговорчивым, пустой болтовни не любил и соседские посиделки не жаловал. Никто не знал, чем он живет, но дед регулярно ездил в любую погоду на велосипеде в Зеленово за продуктами. Яйца и молоко покупал в Анцыбаловке, когда тут еще держали кур и скотину вроде коз. Новшеств особо не любил. Именно он сделал все, чтобы лишний раз не привлекать внимания к деревеньке. Когда всем населенным пунктам ставили обязательные телефоны связи с экстренными службами, он внезапно развил бурную деятельность, благо оставшиеся в Анцыбаловке старики ничем особо не интересовались и привыкли во всех хозяйственных вопросах полагаться на него. Только активность старого Лоскатухина почему-то была направлена на полную изоляцию родной деревни. Он протестовал против телефона так, будто это делалось на его собственные деньги. Правда, тут он битву с властями проиграл: линию провели, телефон поставили, вбив столб прямо рядом с его домом.