В общем, они продолжали бежать, через какое-то время свернули за угол, и Джулия увидела пруд Барри, который недавно приобрела в собственность неприлично богатая чета из Флориды. Эта сделка вызвала недовольные пересуды в городе: Меридиан, как правило, не жалует приезжих. Травяной покров сменил песок, и Джулия замедлила бег, зато Лиз прибавила скорости. Джулия открыла рот, чтобы сказать: «Какого черта?!» – но не успела. Лиз взбежала на пирс и, не останавливаясь, прыгнула в воду, исчезнув в ворохе брызг.

– Вот фигня, – буркнула себе под нос Джулия и затем, громче, позвала: – Лиз?

Но Лиз не появлялась, и через минуту Джулию охватила паника. Дождь полил сильнее, она почти ничего не видела за пеленой струй. Джулия устремилась на пирс, встала на краю, ожидая, что Лиз вот-вот всплывет, но та не показывалась.

– Лиз! – крикнула Джулия, наклоняясь над водой. – Лиз!..

И взвизгнула, звонко и пронзительно, потому что Лиз, внезапно вынырнув, схватила ее и увлекла за собой под воду.

Джулия вынырнула, хватая ртом воздух. Лиз тоже отдувалась, потому что она смеялась, когда сдергивала Джулию с пирса. На языке у Джулии вертелись с полсотни нелестных выражений в адрес подруги, пока она откашливалась и отплевывалась, но, повернувшись, она увидела, что Лиз хохочет, задыхаясь от смеха. И при этом она вся такая сияющая, красивая – ее Лиз.

И Джулия стала забрызгивать ее водой.

Лиз в долгу не осталась, и они под дождем принялись гоняться друг за другом в пруду. Запрокидывая головы, пили небесную влагу. У обеих кожа на пальцах сморщилась от воды, мокрые волосы липли к голове.

В конце концов они выбрались на пирс и распластались на нем. Ливень утих до моросящего дождя. Щекочущая морось рассеивалась в воздухе мглою, от этого мир вокруг терял очертания и, казалось, существовал только для них, для них одних.

Джулия лежала, закрыв глаза; ей в спину тут и там впивались неровности расщепленных досок пирса.

– Спасибо, что пошла со мной.

Джулия улыбнулась и выдохнула в ответ что-то нечленораздельное. Раскинув широко руки, она ощущала, как с каждым ее вздохом натягивается эластичная ткань бюстгальтера. У нее было такое чувство, что она растворяется в окружающей среде, не может определить, где кончается она сама и начинается внешний мир.

– Люблю я вас, девчонки, – произнесла вдруг Лиз с горячностью в голосе. – Тебя и Кенни. Даже не знаю, что бы я без вас делала.

Джулия открыла глаза. Лиз лежала рядом; ее голый живот едва заметно вздымался и опускался. Волосы выбились из хвостика и обрамляли ее лицо, как гнездо, и Джулии внезапно стало страшно, ведь Лиз, ее Лиз, всегда держала свое сердце на замке.

– Ты пьяна? – спросила она неуверенным тоном.

– Нет, – ответила Лиз с улыбкой.

Джулия видела Лиз в бальных платьях и пижамах, в блейзере от Ральфа Лорена и шлепках из «Таргета», но никогда еще она не видела Лиз такой прекрасной – глаза закрыты, губы едва заметно изогнуты, – ибо до того мгновения слово «безмятежная» никогда не ассоциировалось у нее с Лиз Эмерсон.

Лиз вздохнула. Беззвучно, лишь чуть приоткрыв губы.

– Порой, – промолвила она, да так тихо, что Джулия засомневалась, что Лиз обращалась к ней, – порой я забываю, что я живая.

И вот в больнице, глядя на совершенно другую Лиз, которая выглядела никак уж не безмятежной, Джулия наклонилась к подруге и в каком-то внезапном порыве яростно прошептала всего два слова:

– Ты живая.

День выдался тихий, даже приглушенный какой-то; из-под тонкого слоя облаков проглядывало бледное солнце. Лиз в читальном зале только что закончила делать домашнюю работу, в школу заказали обед из «Джимми Джонса»[9], и… – может, она не могла радоваться жизни, потому что душа ее пребывала в оцепенении, хотя за шесть дней до аварии Лиз Эмерсон была не более несчастна, чем обычно.

Пока не вернулась домой. И пошло-поехало.

Едва Лиз отперла дверь, позвонила Кенни.

Лиз сняла трубку и услышала ее крик:

– Боже, мама, оставь меня в покое! – Хлопнула дверь, и Кенни сказала в трубку: – Привет. Сегодня по магазинам я не могу. Мама бесится. Сюрприз.

– Чем ты на этот раз провинилась? – Голос Лиз рикошетил от стены к стене. Проклятый дом, подумала она и пообещала себе, что сама никогда не купит большой дом. И рассмеялась, потому что это обещание она могла бы сдержать.

– Не смешно, – огрызнулась Кенни. – Ей я ничего не сделала. Просто еще не разделалась с дурацким рефератом по физике. Объясняю маме, что сдавать его еще только в следующую среду, а она все твердит, чтобы я перестала откладывать на потом и пересмотрела свое отношение к учебе. А я тут вообще ни при чем. Я виновата, что эта дура Карли Блейк еще даже не садилась за реферат?.. Что, мама?

Дверь снова хлопнула.

– В общем, так. Да. Извини. – Не дождавшись реакции Лиз, Кенни добавила: – Попроси Джулию. Ее отцу все равно, где она и чем занимается.

Жестокие слова, особенно из уст Кенни. Они не обсуждали отца Джулии, как не обсуждали маму Кенни или жизнь Лиз до того, как она переехала в Меридиан. Правда, Лиз на этот счет Кенни ничего не сказала: знала, как та ненавидит, когда ее мама ворчит и сует нос в ее дела. Кенни стала такой – вспыльчивой, циничной – после аборта, и образ стервы подходил ей не больше, чем свитер, севший после стирки. Хотя, рассудила Лиз, она бы тоже бунтовала, но потом одернула себя: Не думай, не об этом, не сегодня, не думай.

– Джулия все еще в Зеро, – сказала она.

Так они называли местный университет О'Хэр, где многие из них будут учиться после школы. В университете Джулия посещала занятия по аналитической геометрии (этот предмет она сокращенно обозначала «Анал. гео», что бесконечно смешило Кенни) и физике радиационной безопасности, потому что в средней школе Меридиана эти дисциплины не преподают, а Джулия всегда пыталась объять необъятное.

– А-а, понятно, – вздохнула Кенни. – Мне пора. Прости. Может, в следующий раз.

Или нет.

Не ответив, Лиз повесила трубку и осталась с тишиной один на один. Она раздувалась, эта тишина… Раздосадованная, Лиз положила трубку, но в считаные минуты ее досада обратилась в яростный непримиримый гнев – на Кенни, на ее мать, а заодно и на весь мир.

Ей понадобилось ровно три секунды, чтобы решить: она не может оставаться дома до ночи, поэтому она сунула ноги в кроссовки и выскочила на улицу через гараж. И мгновенно врезалась в зиму, словно в стену; воздух, как живое существо, проползал сквозь спортивный костюм и белье и оседал на коже.