– Ты осмотрел дом?

– Да, но ты заорал как раз в тот момент, когда я, как какой-нибудь мародер, рылся в гардеробе как раз в той спальне, где убили Бима…

– Кого?

– Борисова Ивана Михайловича, это я сокращенно назвал его Бимом…

– Как собаку? Ладно, возвращайся, мародерствуй, я пойду полежу… что-то мне совсем дурно, Сережа…

Наутро ее разбудил звонок. Она и без того тревожно спала всю ночь, а тут еще этот резкий, до спазмов, звук, убивающий всякий покой и раздирающий утреннюю чистую тишину. Набросив халат, Женя пошла открывать и была крайне удивлена, увидев в толстого стекла зрачке дверного монокля расплывающееся в нехорошей улыбке лицо Ирины Васильевой. Что понадобилось ей в такую рань? Или она что-то забыла? Или, быть может, у нее вынужденное поручение от Бима?

Не открыть Женя не могла, а потому как-то неестественно, резко, словно с вызовом – мол, чего пришла? – распахнула дверь, и тут же из-за угла показался широкоплечий хлыщ, от которого несло не то перегаром, не то свежевыпитым, клиническим в столь ранний час (на будильнике стрелка не дотянула даже до семи) алкоголем. Они оба показались Жене похожими друг на друга, как две части протухшего яйца.

– Мы к тебе с делом, – деловито проворковала Ирина и вошла в квартиру, почти оттолкнув к стене Женю. – Входи, не стесняйся, – эти слова были уже обращены к краснолицему хлыщу.

Они вошли, вломились, оттеснив хозяйку и спешно запирая за собой дверь. Васильева в это утро была одета в строгий темный костюм, затянута в него, как в корсет, и ни о какой беременности, конечно, не могло быть и речи, отметила про себя Женя.

– Это мой брат, Сема. Он видел твои фотографии и сказал, что ты в его вкусе… Раздевайся!

Она сказала это с такой холодной зеленой злостью, от которой у Жени подкосились ноги. Она не сразу поняла, что происходит, пока не почувствовала, как этот красномордый кошмар по имени Сема сорвал с нее халат и бросил на пол, затем схватил Женю за руку и поволок в комнату, стал, сопя и тяжело дыша, глядя куда-то в сторону, снимать с нее рубашку, разрывая кружево, при этом глухо, грязно матерясь.

– Да что вы делаете? – Женя попыталась вырваться из его могучих лап. – Ира, да сделай же что-нибудь, он же раздевает меня… что вы от меня хотите?!

– Я – ничего, – презрительно фыркнула Ирина, достала сигарету и, не сводя глаз с потрясенной, в слезах бессилья и страха Жени, закурила. – А вот мой братец хочет полюбить тебя, прямо сейчас…

– Пусти, скотина! Ты что, хочешь меня изнасиловать?

Женя оглянулась и вдруг только что поняла, что она осталась одна не только в этой комнате, в этой квартире, в этом покрытом золотом и присыпанном брильянтами, с любовью свитом для нее Германом гнезде, но и просто – осталась одна, безнадежно одна, смертельно одна, и никто, никакие силы ей сейчас не помогут сбросить с себя грузное, омерзительное тело какого-то Семы, и еще немного, и он совершит над ней насилие, осквернит ее, до сих пор знавшую лишь одного мужчину…

– Можешь лечь сама, мне еще проще будет… – жирно хохотнул Сема, опрокидывая ее на кровать и раздвигая каменным коленом ее бедра. – Расслабься, дурочка…

– Ира, – взмолилась Женя, – прошу тебя, объясни, что происходит, ты так вот мстишь мне? Вы соображаете, что делаете? Это же срок! К тому же я беременна! Не трогай меня…

Она, содрогаясь от отвращения, в то время как гнусный Сема лапал ее за самые чувствительные места, плюнула в него, попав куда-то в шею…

– Что ты от меня хочешь? Денег? – вдруг догадалась она, продолжая обращаться (вывернув шею и уже не пытаясь поднять голову) к Ирине, потому что понимала, что все то, что сейчас происходит, инициировано только ею, решившей так вот грубо и преступно отомстить за то, что их с Тарасом так бесцеремонно выставили из этого рая. – Сколько?

Мысленно она уже отпирала сейф и отдавала все, что там лежало, хранилось, пряталось от посторонних глаз и предназначалось только ей и ее будущему ребенку.

– Сема, отпусти ее, а то задушишь еще… – Ирина взмахнула перед лицом униженной и красной Жени каким-то листом. – Вот подпиши, и ты нас больше никогда не увидишь.

– Что это?

– Да какая тебе разница?

– Вы пришли от Бима? Это он вас прислал? И чего же он хочет – чтобы я отказалась от тех денег, что я ему одолжила? – Она не сразу поняла, что ее отпустили, поднялась с подушек, придерживая на груди разорванную ночную рубашку, и села на развороченную постель, готовая на все, чтобы только ее оставили в покое.

– Подписывай, иначе мой братец развлечется с тобой по полной программе, здесь, внизу, кстати, у подъезда стоят два его друга, которые тоже не прочь развлечься с молоденькой беременной вдовушкой… После общения с тремя молодыми людьми одновременно, я думаю, у тебя отпадет всякая охота иметь дело с мужчинами…

– Ира, что с тобой? – проговорила онемевшим ртом Женя, чувствуя, что лишается сил, что в ушах у нее тонко звенит, а перед глазами пляшут красные фигурки. – Что я такого тебе сделала, что ты вот так… со мной? Что я должна подписать и с какой стати? Я тебе ничего не должна…

– Сема, мне думается, что она ничего не поняла… – Ира со злостью бросила тлевшую сигарету на паркетный пол и носком ботинка растерла, оставляя черный бархатный след.

Женя взяла бумагу и попыталась прочесть напечатанный текст, но ее так колотило, что она никак не могла уловить зрачком буквы, они словно рассыпались всякий раз, когда она считала, что собрала из них слово. Из перемешавшихся в ее сознании обрывков слов и букв получалось, что это какая-то доверенность, но на что именно – Женя не в силах была понять, чувствуя все еще на своем теле прикосновения чужого смердящего мужика.

– Что это за доверенность, ты можешь хотя бы сказать? На машину, что ли? – вдруг догадалась она.

– На машину, – усмехнулась Ирина, и лицо ее при этом как-то неожиданно просветлело, словно и она только что поняла (или ей подсказали), какой именно документ держит в руках. – Подписывай, откаталась… Дай другим покататься, у тебя и так всего полно…

– Но это же грабеж…

– Пойдешь жаловаться в милицию – тебе же хуже будет, – кривлялась Ира, разве что не показывая язык. – Подписывай, и расходимся… Надоело уже смотреть на твою постную физиономию… Баба в деньгах по горло, в масле по самую макушку и еще чем-то недовольна, депрессия у нее, как же… Подумаешь, мужик бросил!

– Он не бросил… – вырвалось у Жени, но она поздно спохватилась: какое это уже сейчас имеет значение? Сейчас главное – вытолкать их из квартиры и запереться на все замки, чтобы больше уже никого не пускать. Абсолютно никого! – Хорошо, я подпишу… Но я не вижу сведений о моей машине, ни марки, ни номера…

– Подписывай же! – вдруг завизжала Ира и сунула ей документ прямо в лицо, а ручку – в пальцы.