О том, что не стало Его, она узнала на следующее утро после потери связи с источником Силы. Он трусливо бросил ее. Снова. Одну в целом мире: непонятном и враждебном. А она успела превратиться в вольерную зверушку, забывшую о своей дикой сути.

Открытие, сделанное ею, чуть позже едва ее не убило. Нет никаких способностей и никогда не было. Да, Он был источником Силы, но не делился ею ни с кем. Даже с ней. Просто окружающие привыкли служить Ему, на время позволив и ей почувствовать себя причастной.

Ей снова придется выживать. Искать пути, нащупывать лазейки. Без способностей, рождающихся в районе грудной клетки, придется тяжко. Теперь горячий шар, некогда согревающий душу, поивший ее терпким вином Власти, обратился камнем, который она будет нести до тех пор, пока не отомстит.

* * *

Алиса достала из мусорной корзины скомканный лист. Добрых полчаса пинала его пальцем по столу, на манер мяча, не решаясь развернуть. А осмелившись, никак не могла справиться с дрожью в руках. Она даже надорвала помятую бумагу с одной стороны.

«Мы обязательно встретимся с тобой».

Молодая женщина выучила послание наизусть. Несколько раз она комкала лист с выведенным аккуратным округлым почерком текстом, выбрасывала в корзину и опять извлекала; с упрямством мазохиста перечитывала снова и снова.

Чья-то глупая шутка? Было бы возможно, если бы Алиса не узнала почерк. Он совершенно точно принадлежал Владу. Ее брату, который умер в психиатрической лечебнице несколько лет назад.

Это было не первое послание подобного рода. Два точно таких же приходили раньше, с разницей в две недели. Алиса выдвинула ящик стола, взяла вскрытую пачку «Муратти» и выбила одну тонкую сигарету. Поискала глазами зажигалку, но потом вспомнила, что специально оставила ее на кухне во избежание соблазна. Она где-то вычитала, что, если хранить зажигалку и сигареты отдельно, количество выкуренных за день штук сильно сократится. Алиса уже встала и сделала шаг в направлении кухни, но передумала. Может, и правда получится избавиться от дурной привычки.

«Мы обязательно встретимся с тобой», и больше ничего. Ни словечка. Алиса даже попросила бдительную соседку Никитичну присматривать за ее почтовым ящиком, придумав для бойкой старушки короткую легенду.

– Ухажер у меня появился, Эльвира Никитична, – вдохновенно врала она, стараясь изобразить на лице всю гамму переживаний, и для пущей многозначительности добавляла: – Тайный. Письма в ящик кидает, а сам никак не проявится. Вот и хочу его подловить, хоть посмотреть, кто таков.

– Ох, Алиска, – хитро щурилась Никитична, и молодая женщина боялась, что старушка ее раскусила. – Я ведь и сама в твоем возрасте была, не смотри, что теперь калоша гнилая. И не надо мне твоих комплиментов. – Морщинистая ладошка ложилась Алисе на грудь, как только та пыталась «умаслить» стареющую кокетку. – В зеркало, чай, каждый день глядюся. Был и у меня случай в юности, подпортивший мое реноме. Чуть не расстреляли меня тогда. Страху натерпелась, мама родная!

Алиса в который уже раз слушала историю о любви простой советской девушки и немецкого солдата, заглянувшего в их хату во время оккупации. Тогда еще семнадцатилетняя Эльвира не понимала, что немец – враг, и с головой ушла в запретное чувство, провалившись в холодный омут серых глаз.

– Он по-русски почти не говорил, так мы друг друга без слов понимали. Сколько ночей бессонных на сеновале мы с ним провели. – Морщинистые щеки едва трогал румянец. Не от стыда, скорее от приятных воспоминаний, которых не вернуть. – Убили его, – с горечью в голосе заканчивала старушка. – Наши же парни вилами и закололи. Меня сдать хотели, расстрелом грозили. А вот веришь – нет, мне тогда и расстрел не страшен был. Только бы с Ерсом моим разлюбезным снова повидаться хоть на минуточку. Он ведь кто, солдат простой. Ему сказали – враг, он и пошел.

На этом моменте Эльвира Никитична всегда начинала плакать, вытирая слезы застиранным кружевным платочком.

– Ерс, – медведь по-ихнему, – улыбалась старушка. – Я так и звала его «мой медвежонок». А какой из него медведь, ежели даже на груди ни волосинки, сам щуплый и всего на год меня старше. Медвежонок и есть…

Алисины воспоминания удивительным образом вплетались в рассказы Эльвиры Никитичны. То ли сны, то ли бред, в которых она сама сидела на траве в белом платье и без страха гладила бурого медведя с пропитанной кровью шерстью. Она так и не смогла разобраться в природе тех видений, по сей день впадая в совершенно иррациональную тоску по тому, кого даже никогда не видела. Она злилась на него за то, что он ее бросил, оставил одну в том кошмаре, который ей пришлось пережить в одиночку. Все мечты и надежды рухнули в один миг, когда ей пришлось поверить в чудовищную природу своего любимого брата, последнего близкого человека в ее пустой жизни.

И только Алисе начало казаться, что прошлое навсегда оставило ее, стала понемногу забывать все пережитое, как оно само решило напомнить о себе. Сердце щемило как от невосполнимой утраты. Она ведь так ни разу и не навестила Галину Георгиевну. Боялась взглянуть ей в глаза, пусть это просто фото на гранитном памятнике, директриса все равно будет смотреть на нее осуждающе. Станет качать головой и прицокивать языком. Даже мертвая она нагоняла на нее панический страх.

Или дело было в том, что Алиса до сих пор винила себя в смерти женщины? Никакие доводы и уговоры не смогли убедить ее в обратном. Она знала о монстре, живущем в ее брате, вот только верить не хотела. Искала для него оправдания, пыталась понять, увидеть в черной душе малейшие проблески света. И видела их, находила: прозрачные, почти неподвижные светлячки, заблудившиеся в непроглядной тьме. Она одна готова была встать против целого мира, если мир вдруг ополчится на него одного. Наивная шестнадцатилетняя девчонка, не желавшая признавать очевидного. Даже в тот день, когда ей рассказали о найденной в канаве девушке, Алиса, все понимая, боролась с этим пониманием, давила его в себе, душила выдуманными доводами. Но с каждым днем доказывать что-то самой себе становилось все сложнее, и однажды она поверила в правду, от которой убегала, пряталась, зажимая уши руками, крепко зажмурив глаза и сомкнув до боли зубы. И тогда у нее внутри что-то сломалось. Треснуло как сухая ветка под чьей-то тяжелой ногой. Она убедила себя в том, что приносит людям сплошные несчастья, и уехала. Туда, где ее никто не будет знать; где не придется заводить новых знакомств; впускать в сердце новые привязанности.

Телефонный звонок прозвучал неожиданно и оттого пугающе громко. Алиса вздрогнула, но, увидев номер звонящего, с облегчением выдохнула:

– Да, Андрей Владимирович… Уже выхожу.

Она сунула в пачку так и не закуренную сигарету, прошла к зеркалу в прихожей, бросила короткий взгляд в зеркало и, подцепив с крючка ключи, покинула квартиру.

* * *

Андрей Соболев делал бизнес. Ему было плевать на тайны инвесторов, если они готовы хорошо вложиться. Не многие меценаты хотят раскрывать свои имена, желая оставаться инкогнито, и Соболева вполне устраивает подобное положение вещей. Так даже честнее. Если делаешь доброе, не жди славы. Он терпеть не мог спонсоров, помогающих домам престарелым, хосписам и детским больницам лишь для того, чтобы пропиарить собственное имя.