Но в этот раз он решил нарушить собственные принципы и все же попытаться отыскать информацию о клиенте. Чересчур хитрый попался гусь. Общение велось исключительно по электронной почте, все договоренности осуществлялись через подставных лиц. Нет, все легально, кристально чисто и безупречно. Но Соболев спинным мозгом чувствовал опасность. Очень необычное чувство: будто смотришь фильм ужасов, понимая, что с обитателями кошмара тебя разделяет экран и вымысел сценариста, осуществленный съемочной группой во главе с режиссером. Тебя не касается происходящее и все же нервирует, заставляет вздрагивать в нужный момент. Бешеный ритм сердцебиения вполне успешно заменяет тревожную музыку за кадром. Осталось разобраться, кто в фильме главный герой, а кого ввели специально для принесения в жертву.

Ему пришлось дернуть за все ниточки, постучать в каждую дверь, заглянуть в самые темные закоулки, чтобы в итоге принять тщетность своих попыток. Ничего. Чистый лист. Будто кто-то стер ластиком карандашный рисунок.

Соболев не был трусом, а тут вдруг начал паниковать, истерить на ровном месте. Досталось всем: от сотрудников до клуши жены. Срываться на жену оказалось сложнее всего. Она никогда не лезла в его дела, превратившись сразу после свадьбы в приложение к кухонному комбайну. А когда в их семье случилась трагедия, супруга и вовсе замкнулась в себе. Бестолковая матрешка с ватой вместо мозга. За пятнадцать лет брака она совершенно обабилась, собственными жирными руками толкая мужа в объятия любовниц.

С любовницами оно как-то проще. Они же как резиновые куклы: надоела – можно сдуть и забросить на антресоли до следующего раза. А можно и распрощаться, подыскав модель поновее, с расширенным набором функций.

Если бы к жене не прилагалось наследство, которое и помогло ему встать на ноги, Андрей Соболев давно бы развелся. Но нельзя. Ее отец не последний человек в городе. Запросто оставит его без штанов на обочине жизни.

За годы брака он привык быть осторожным. Окружил себя только верными людьми, соратниками – как он сам любил их называть. Прокололся лишь однажды, взяв на работу девицу, о которой почти ничего не знал. Та воспитывалась в интернате, отец погиб, мать пропала без вести. Всё. У нее даже страницы в социальных сетях не обнаружилось. Соболев не особо верил в судьбу и прочие сказочки для глупцов, не способных отвечать за собственные действия и хоть сколько-нибудь планировать будущее. И все же когда под колеса его машины выскочила девица, а после сидела перед ним вся из себя уверенная, но при этом совершенно беззащитная, хрупкая, похожая на обиженного ребенка, он на долю секунды допустил существование некоей предопределенности.

Соболев отвлекся от дороги, просматривая почту в телефоне с присланными резюме на открывшуюся вакансию. Ни один из кандидатов не подходил. Среди дюжины анкет десять были присланы от мужчин, хотя он четко обозначил гендерные требования, и только две принадлежали прекрасным дамам, увы, оказавшимся глубокого постбальзаковского возраста.

И вдруг она!

В разговоре за чашкой чая в кафе, где он успокаивал свою совесть, а деваха бешеное сердцебиение, выяснилось, что та ищет работу. Соболев поблагодарил небеса за подарок. Он убивал одним выстрелом двух зайцев: закрывал зависшую вакансию и избегал судебных разбирательств с пострадавшей девушкой. Ну или, как потом сказал его заместитель Константин, «верх взяла кобелиная натура».

– Здравствуйте, Андрей Владимирович. – Он вздрогнул от неожиданности, когда дверь со стороны пассажира открылась и салон сразу наполнился запахом легких духов с едва уловимым ароматом ванили. – Все в порядке?

– Да, – ответил он, оживляя двигатель. – Почему спросила?

– Вид у вас очень уж, – она запнулась точно забыла слово, а когда вспомнила, закончила: – напряженный.

– Я работаю, Маркина, некогда расслабляться. – Мужчина посмотрел в зеркало заднего вида и перестроился на соседнюю полосу. – Заказ новый поступил, которым ты, Маркина, займешься. Для этого я тебя вызвал. – Он протянул тонкую папку, в которую девушка тут же вцепилась как в лотерейный билет с выигрышной комбинацией.

– Слушаю.

– Вот чего ты такая колючая, а?

– В каком смысле?

– Общаешься, как автомат для выдачи шоколадок. Ты же, Маркина, человек, женщина в конце концов.

– Спасибо, что заметили. – Девушка усмехнулась, не отрываясь от чтения. – Я почти польщена.

– О чем и речь. Сука! – Он резко рванул руль в сторону, когда их подрезал какой-то лихач. – Не ты сука, Маркина, а та овца, что чуть в кювет нас не отправила.

Соболев чуть сбавил скорость. Девица, сидевшая рядом, сильно побледнела, губы ее заметно подрагивали. Неужели так сильно испугалась? Оказывается, железная леди Алиса Маркина тоже боится умереть. «Разумеется, боится», – подумал он и тут же принялся спорить с самим собой: «С чего я вообще решил возвести ее смелость в абсолют? Может, она мышей боится или спать без света». Обычная девчонка, строящая из себя снежную бабу в жаркий полдень. Тает, но до последнего делает вид, что все у нее хорошо. Папка, с выпавшими из нее листами, валялась у Алисы в ногах, но она не делала попыток ее поднять.

Соболев протянул руку к бардачку, краем глаза заметив, как девица стыдливо поджимает коленки, достал бутылку воды и, не глядя, предложил ей:

– Пей, Маркина! Говорят, при стрессе помогает.

– Я в порядке, – пробурчала она в ответ, однако бутылку взяла и даже крышку свинтила, но пить действительно не стала. Снова закрыла и бросила ее в открытый бардачок.

– А Филипп Филиппычу предложить? – Соболев вдруг развеселился и решил ее немного пораздражать.

– Что? Какому Филипп Филиппычу?

Ему не нужно было поворачивать голову в ее сторону, чтобы увидеть наморщенный лоб, сдвинутые к переносице брови и поджатые губки. Ее мимика не отличалась особым разнообразием: Маркина либо злилась, превращаясь в забавную сморщенную старушку, либо надолго задумывалась, закатив карие глаза к небу – этот образ Соболев прозвал в шутку «скорбящая вдова». Да, шутка так себе, но ему нравилась. Он поймал себя на мысли, что никогда не видел ее счастливой. Нет, она улыбалась, конечно, но это совсем не то. Алиса Маркина напоминала механического пупса: надави в нужном месте – улыбнется. Еще на ум пришла препарированная лягушка, которой воздействуют током на нервные окончания, заставляя дергаться мертвую лапу.

– Не читаете классиков? – Соболев постарался изобразить удивление, борясь с рвущимся наружу смехом. – «Собачье сердце», профессор Преображенский. Помните такого?

– Не люблю Булгакова, – отсекая дальнейшую возможность для шуток, припечатала молодая женщина, – слишком мрачно у него всё, как-то безнадежно.

И почему ему кажется, что она говорит вовсе не о литературе? «Мрачно и безнадежно» – двумя словами можно описать натуру этой замкнутой, отгородившейся от всех частоколом собственного высокомерия, напускного хладнокровия особы. К ней так просто не подберешься, нужен особый подход. Подход, к которому Соболев не привык. Слишком сложно и муторно. Да и зачем пробивать головой каменную стену, когда можно войти в распахнутую настежь калитку.