к ведению следствия был объявлен выговор. При этом было учтено, что ранее Рюмин уже имел партийное взыскание за халатность, едва не приведшую к потере портфеля со следственным делом [5, л. 35–39].

7 июля 1951 г. А.Г. Леонов дополнил свои показания о затяжке сроков ведения следствия по делам арестованных. Абакумов затягивал согласование и принятие решений об окончании следствия. Передавая новых арестованных в следственную часть, он часто давал указания не составлять без его разрешения протоколов допроса и не предъявлять обвинения. Установившаяся в МГБ СССР практика составления обобщенных протоколов допроса арестованных, по мнению Леонова была неправильна. В отношении показаний Этингера о лечении Щербакова допущена серьезная ошибка. Следовало бы о них доложить соответствующим инстанциям и с их разрешения произвести тщательную проверку [5, л. 69–73].

Заместитель начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР М.Т. Лихачев 6 июля 1951 г. показал, что после допроса Этингера у Абакумова он вызвал к себе Рюмина, рассказал ему об этом деле и поручил тому его расследование. Рюмин заверил, что приложит все силы, чтобы разоблачить вражескую деятельность Этингера.

Первое время Этингер ни в чем не признавался и вел себя вызывающе. Он не давал на вопросы прямых и ясных ответов, не подчинялся тюремному режиму, о чем докладывали начальник тюрьмы и тюремный врач. Это вынудило увеличить продолжительность допросов Этингера с 7–8 часов до 10–12 часов в сутки, что дало свои результаты. Профессор назвал несколько человек, с которыми он вел антисоветские беседы. По этим показаниям была составлена короткая справка и доложена Абакумову, однако, она его не удовлетворила. Абакумов приказал продолжать его допрашивать. Эти указания были переданы Рюмину. После этого, в течении 2–3 дней никаких новых показаний от Этингера получено не было.

Лихачев начал нажимать на Рюмина и в конце ноября — начале декабря 1950 г. сказал ему, что руководство Министерства имеет серьезные претензии по поводу медленного разворота дела Этингера. Рюмин попытался объяснить, что он активно допрашивает Этингера, но ожидаемых результатов пока не имеет, так как подследственный оказался на редкость тяжелым и хитрым арестованным.

В начале декабря 1950 г., Рюмин пришел к Лихачеву и рассказал, что Этингер начал давать показания о своей причастности к умерщвлению Щербакова. Лихачев вызвал к себе арестованного. Профессор рассказал в присутствии Рюмина, что, пересматривая свою жизнь, он пришел к выводу о том, что повинен в ускорении наступления смерти Щербакова, соглашаясь с неправильными методами его лечения. В отношении причин, побудивших его пойти на это преступление, ничего нельзя было понять. Тем не менее Лихачев доложил о них Абакумову.

В ту же ночь Абакумов вызвал к себе Этингера, а вместе с ним Рюмина и Лихачев. Во время допроса, длившегося около часа, Абакумов интересовался вражескими взглядами Этингера и его преступными связями, а затем перешел к вопросу о его причастности к умерщвлению Щербакова. На первые два вопроса подследственный ответил более-менее твердо, а что касается показаний о неправильных методах лечения Щербакова, то от них он отказался. Профессор заявил о том, что на него нажимали и чуть ли не требовали такие показания. На этом допрос был закончен, Абакумов, потребовал от Этингера более полных и правдивых показаний.

После того, как подследственного увели, Абакумов дал указание продолжать выяснять вопрос о его причастности к умерщвлению Щербакова. Он считал, что к этому вопросу надо отнестись осторожно и показания в этой части пока не записывать, дабы не зайти с ними «в дебри».

5 июля находясь в Комиссии Политбюро ЦК ВКП(б), Рюмин напомнил Лихачеву о том, что Абакумов якобы заявил, что если верить показаниям Этингера, то ему придется пересажать в тюрьму весь Лечсанупр Кремля и охрану. Лихачев ничего подобного не слышал, считая, что в данном случае так же, как и по ряду других вопросов Рюмин говорит неправду.

Так Рюмин полагал, что Этингера специально перевели в Лефортовскую тюрьму для того, чтобы избавиться от него. Несостоятельность этого утверждения, видна из того, что Абакумов допрашивал Этингера числа 10 декабря, а Этингер был отправлен в Лефортовскую тюрьму 5 января и не по указанию Абакумова, а по указанию Леонова.

Не прав Рюмин был и в том, что в после допроса Этингера Абакумовым, он чуть ли не ежедневно докладывал справки о результатах следствия Он не мог этого делать потому, что было составлено две или три справки за все время следствия.

Леонов приказал Рюмину составить подробный протокол допроса Этингера, но тот его не составил. Лихачев звонил Рюмину, который в то время находился в Лефортовской тюрьме, и спрашивал, почему тот тянет с составлением протокола. Рюмин ответил, что Этингер жульничает и ему поэтому трудно писать протокол. Об этом же Рюмин сообщил на партийном бюро, когда разбирали его вопрос в связи со смертью Этингера.

В отношении дела Салиманова, Лихачеву было известно следующее, Салиманов первое время допрашивался старшим следователем Седовым. Спустя дней 15 или 20, дело по его обвинению было передано Рюмину. Лихачев дал Рюмину указание писать с Салимановым протоколы допроса. В результате, по делу подписано около 10 протоколов и 2 или 3 не подписаны. Таким образом, Рюмин передернул факты.

Рюмин был хорошим, опытным следователем, но в последнее время несколько зазнался и начал терять скромность. Он считал, что его давно пора выдвигать на руководящую работу. Одно время у руководства было мнение повысить его в должности, но этому помешало то, что в конце 1949 г. или начале 1950 г. Рюмин по своей халатности, в автобусе, на котором приехал из Лефортовской тюрьмы, оставил портфель со следственным делом. Рюмина наказали за это, после чего он стал лениться и халатнее относиться к допросам арестованных и к составлению оперативно-следственных документов.

В начале года на партийном собрании группы, Рюмина критиковали за то, что он проявляет медлительность в работе, но тот и из партийной критики не сделал для себя соответствующих выводов, что свидетельствует факт затяжки составления им протокола допроса Этингера. В связи с этим, Рюмин вновь обсуждался на партийном бюро и на партийном собрании сотрудников следственной части в марте 1951 г., где ему было объявлено партийное взыскание. На партийном собрании Рюмин признал допущенную им в следствии по делу Этингера халатность и даже назвал ее преступной, но, спустя несколько дней, в частной беседе пытался доказать, что не столько он, сколько другие повинны в этом. Лихачев пожурил Рюмина за такое поведение и был убежден, что в конце концов тот поймет свою неправоту и будет работать лучше [5, л. 25–34].

7 июля 1951 г. заместитель министра госбезопасности СССР С.И. Огольцов доложил в Комиссию Политбюро ЦК ВКП(б), что по данным агентуры и материалам техники секретного подслушивания было известно, что Этингер среди своих близких связей высказывал клевету по адресу Сталина, всячески опорочивал мероприятия партии и Советского