– Не нужно, – Берсенев мягко взял девушку за плечо. – Ты – Потемкина, а Потемкины не должны сбегать из дому с поручиками, у которых только одна перспектива – погибнуть за веру, царя и Отечество. Если ты готова принять некое важное для себя решение, то и я для себя решение также принял. Только, в отличие от тебя, обдумывал его долго.

– Постой! Кто тебе сказал, что мои слова сейчас – это девичья блажь? – Лиза нахмурилась.

– Я уважаю твое решение, Лиза. Я благодарен тебе. И я… я тоже люблю тебя. Но также прошу тебя уважать и мое решение. Сегодняшний вечер – наше прощание. Мы оба понимаем, что иначе не может быть.

– Господи, – пробормотала Лиза. – Боже, как глупо ты все устроил…

– Может, я поступаю еще глупее… Только не могу ничего другого придумать. И весна шестнадцатого года станет нашей прощальной.

– У нас есть время до завтра? Алеша, умоляю тебя – давай подумаем до завтра! Мы ведь встретимся завтра?

– Обязательно, Лиза. У нас не так много времени осталось…

Когда поручик Берсенев возвращался к себе на квартиру, уже совсем стемнело. Погруженный в свои мысли, он даже не сразу услышал, как его окликнули по имени-отчеству. Лишь услышав из темноты «Алексей Иванович» в третий раз, он остановился, обернулся, машинально положил руку на кобуру.

– Кто здесь?

– Вы – Берсенев Алексей Иванович?

Из темноты под тусклый свет уличного фонаря выступил незнакомец. Среднего роста, воротник пальто поднят, блеснули круглые стекла очков.

– Я. С кем имею честь?

– У меня к вам поручение.

– Ко мне? От кого?

– Давайте не здесь…

Когда незнакомец подошел ближе, даже в темноте Алексей отметил круглое лицо, делавшее его похожим на Колобка из народной сказки. Только приставленного к человеческому туловищу.

– Мы можем к вам подняться, поручик? Вечера еще холодные, третий час вас здесь дожидаюсь.

– Почему…

– Я все объясню, – круглолицый незнакомец в очках заметно нервничал, как-то воровато озирался по сторонам. – Ничего не бойтесь, давайте пройдем.

– Бояться?

Уже вторично за этот вечер Берсенев услышал это слово в свой адрес.

– Ладно, пойдемте. Надеюсь, у вас действительно есть что мне сказать…

1

Убитого звали Степаном. Простая русская фамилия – Болдырев. Имя тайного сотрудника Охранного отделения знали немногие, в картотеке Степан Болдырев проходил как Студент. Выглядел моложе своих лет, круглые очки довершали образ недоучки. А в группе Бориса Полетаева его знали под прозвищем Юнкер.

Убил его герой войны, офицер, поручик гвардейского Семеновского полка Алексей Берсенев. Чей отпуск по ранению заканчивался буквально через два дня, его ждал фронт, и Глобачев тут вообще ничего не понимал. Перечитывая сухой казенный рапорт полковника Хватова, лично присутствовавшего на месте преступления, Константин Иванович ловил себя на мысли: вот один из тех редких случаев, когда за скупыми строками казенного документа он не видит практически ничего. Эта история вообще вся укладывалась в несколько листов бумаги.

Сначала было донесение: Юнкер объявился. Вместе с Костровым и Данко, которому удалось разыскать своих в заранее условленном месте, агент скрывается на конспиративной квартире. Но теперь, когда Боевой Отряд понес потери и фактически обезглавлен, свободу передвижения имеет большую. Так Юнкеру удалось передать весточку и сообщить: Костров, возглавляющий группу вместо Полетаева, получил от кого-то деньги вместе с приказом уходить из Петрограда, переместиться ближе к фронту и начать, по словам самого Юнкера, работу в войсках. Видимо, предположил тогда Глобачев, товарищи террористы и, что показательно, их неизвестные пока покровители решили переключиться на армию. Известно, что войска разлагаются, агитаторы не устают болтать языками, даром что в войне у России и ее союзников наметился явный перевес: люди просто устали воевать, и офицеры – не исключение. Особенно молодые, более падкие на различные либеральные веяния.

Потому начальник Охранки не слишком удивился, узнав из того же донесения, что Юнкеру приказано встретиться с неким поручиком Берсеневым и передать ему какое-то послание. Зная место и время встречи, Глобачев распорядился послать туда филеров, параллельно дав команду собирать данные на указанного Берсенева. Но потом события приобрели совершенно неожиданный оборот, описанный не менее холодными фразами в другом документе – рапорте Хватова. А именно: Юнкер поджидал Берсенева у дома, где тот квартировал, и когда дождался, мужчины, коротко переговорив, направились в квартиру поручика. Через десять минут в окнах Берсенева зажегся свет. Еще минут через пять послышался выстрел.

Когда Хватов и филеры ворвались в квартиру, на полу в комнате лежал Юнкер лицом вверх, с простреленной головой. Чуть поодаль сидел поручик Берсенев с револьвером в руке. Он направил оружие на Хватова, но обезоружить и захватить убийцу труда не составило. Рядом с поручиком, на полу, валялся вскрытый конверт. В нем – написанный печатными буквами приказ Берсеневу казнить подателя письма, предателя и жандармского агента Юнкера.

Поручик отрицал все. С его слов, только они с незнакомцем вошли к нему в квартиру и включили свет, как кто-то стремительно налетел на него, ударил по голове и сбил с ног. От удара Берсенев, опять же, по его словам, на короткое время потерял сознание. Когда пришел в себя, увидел – сидит на полу, рядом – его револьвер, напротив лежит убитый. Услышав грохот шагов, машинально схватил оружие, направил его на входную дверь, собираясь защищаться. Так что в Хватова стрелять не собирался. Юнкера ранее не знал, письма не вскрывал.

На голове поручика действительно обнаружили свежий след от удара. Однако Хватов предположил, и Глобачев склонялся к тому, что полковник прав: ударить поручика мог сам Юнкер, поняв, что ему угрожает опасность. А Берсенев как человек опытный даже в таком состоянии смог выстрелить, метя в голову. Из характеристики следовало: в полку поручик слыл отменным стрелком. Правда, настораживало ранение, Берсенев лечил как раз правую руку. Однако раз поручик возвращался на фронт, стало быть, рана зажила и поврежденной рукой Берсенев владел свободно.

Наконец, Глобачеву не давало покоя другое странное совпадение: именно поручик Берсенев оказался в ювелирном магазине Самойловича, когда там развернулись драматические события. Сняв показания с ювелира, лежавшего сейчас в больнице, Хватов установил: поручик сам положил оружие на пол, собираясь дать уйти террористу. Тогда как меткий стрелок вполне мог уложить его на месте, не причиняя вреда заложнице. Что, кстати, блестяще сделал поручик Антон Кречет. Получается, что некую связь поручика с террористами при большом желании возможно установить и даже доказать. И все складывается в логичную цепочку, учитывая упоминания о том, что еще в госпитале Берсенев позволял себя проявлять пораженческие настроения.