– Выходит, мы с памятью воюем?

– Не воюем, а боремся, – строго поправляет капитан.

Встает, оправляет китель.

– Ну ладно, отдыхайте. Недолго уж осталось. Три дня, на четвертый будем на месте.

* * *

На лихтере готовятся к свадьбе. Зоя чистит рыбу, которую выменяли у рыбаков на веревки и старые спасательные пояса из пробки.

Кузьма и Маруся выехали на моторке в леспромхозовский поселок с ровным берегом, заставленным лодками. Улица из добротных одинаковых домов, каждый на два хозяина, чистенькие палисадники. Дед сидит на пеньке в шапке, шубе и в рукавицах. Бородат, лицо кажется обгорелым.

– Дедушка, где можно молочка купить? – спрашивает Маруся.

– Заходи, – хрипит дед и машет рукой за спину, – сноха нальет.

Седая женщина налила Марусе молока – еще теплого, только что привезла с дойки. Дед хрипло кричит с улицы:

– По трешке бери!

– Больше молока нигде не найдете, – говорит женщина, принимая деньги, – мы его сразу же в совхоз сдаем.

– За деньги?

– Ну а как же!

– Ой, а у нас в деревне, – рассказывает Маруся, – никаких денег не надо, потому что на них ничего не купишь.

– А как же люди-то живут?

– Так все же свое!

– Ну а если я хочу своим ребятишкам конфетку купить?

– Так обменять можно – на яйца, на шерсть. Вон к нам дядя Петя приехал, а тут как раз 9 Мая, День Победы, выпить же надо. «Налей-ка, Семеновна, сто грамм труженику тыла!» А продавщица ему и говорит: «Да тебя всего побрить – на десять грамм не наберется, не то что на сто!»

– Так и не выпил? – с улыбкой интересуется женщина.

– А я собрала десяток яиц да и отнесла.

Судя по ассортименту в магазине, жили сплавщики богато. Купили водки, хлеба, колбасы с одуряюще вкусным запахом. Продавец, пожилой еврей в брюках от подмышек, засуетился, повел Марусю к промтоварному отделу:

– Что молодая интересная уже выберет?

У Маруси разбежались глаза, но тут она увидела его:

– Вот это! Покажите!

– Но оно же для молодого человека! У нас есть дамское, как раз для вас!

– Нет, покажите это!

Продавец пробовал было апеллировать к Кузьме, но Кузьма только криво усмехнулся. Маруся приняла из рук продавца тяжелое драповое пальто и, недолго думая, надела его на себя. Оно было ей тесновато и длинно. Маруся постаралась вызвать в памяти сцену: она прощается с матерью у родного дома, а на далекую пристань ее провожает братишка. Ростом он почти с Марусю, а носит детские штаны и рубаху, из которых его хилые конечности торчат жалко и нелепо. А уж на зиму братишка остался совсем голый.

– Сколько? – спрашивает Маруся.

– Двести шестьдесят, – сокрушенно произносит продавец.

– У меня брат есть, младший, – объясняет Маруся, – как думаете, пойдет ему?

– А я знаю?!

Маруся фыркает: до чего интересно разговаривает этот старичок. Потом, не стесняясь мужчин, вынимает из потного тайничка свои деньги, деловито пересчитывает и добавляет из пачки, выданной ей Дворкиным на общие расходы. Кузьма следит за ее действиями внимательно и явно неодобрительно.

Марусе понравилось в селе, она то и дело восклицает:

– Ой, Кузьма, как здесь хорошо-то! Вот бы где жить!

– Везде хорошо, где нас нет! – с ухмылкой отвечает жених и поторапливает Марусю. – Давай поскорее, а то догонять долго придется.

Кузьма и Маруся подходят к своей моторке, возле которой куча полуголых, с выгоревшими вихрами ребятишек. Те окатывают подошедших водой с ног до головы. Кузьма хватается за весло, ребятишки бросаются врассыпную, а Маруся смеется и кричит:

– Кузьма! Сегодня же Иван Купала!

– Я им покажу Иван Купала!

Марусе хорошо и весело. Она снимает мокрое платье, бросает его на сиденье и входит в воду. Она оказывается неожиданно теплой, дно хорошее, галечное, Маруся плюхается на живот и плывет саженками, тем единственным стилем, которым владеют в ее деревне.

Потом они с Кузьмой долго догоняют караван, и Маруся сидит в трусах и лифчике, нисколько не стесняясь чужого жениха.

* * *

Гуляют в шкиперской каюте. За столом Зоя и Кузьма в подростковом костюмчике, Дворкин, Маруся, Елена Ивановна, Петрович с женой, черноглазой хохлушкой, Андрей, набегами из машинного отделения появляется Павел.

Дворкин грозит пальцем Зое:

– Провела меня! Ох, провела! – поворачивается к бригадирше. – Приходит: «Замуж выхожу». – «За Павла?» – «Нужен он мне!» – «За кого же? Неужели к Андрюхе, – кивает на того, – в мешок залезла?» – «За Кузьму!» Вот те на, думаю!

– А что Кузьма? – говорит Зоя. – У Кузьмы все на месте!

И подмигивает Марусе.

Елена Ивановна неожиданно встает.

– Я вот чего хочу сказать. Случай он и есть случай. А только бывает, что случай в такую радость, в такую радость! – Вдруг всхлипывает и по-детски вытирает слезы рукой.

– Да что ты, Елена Ивановна! – тревожится Дворкин.

– Ниче, Петр Николаевич, это я так, про свое. Была бы и я… кабы моего под Москвой не положили. – Тянется стаканом к новобрачным. – Так вот, радуйтесь, что вам такой случай выпал. И жалейте друг друга. – Пригубив стакан, обводит всех серьезным долгим взглядом. – А горько-то как!

– Горь-ко! Горь-ко!

Зоя и Кузьма встают, целуются. Зоя – она на полголовы выше Кузьмы – подмигивает Марусе. А той уже неприятно ее подмигивание. И почему-то жаль Кузьму. Хотя она знает, почему.

Андрей подсаживается к Марусе, негромко спрашивает:

– Вы в это верите?

– Во что?

Он показывает глазами на Зою с Кузьмой.

– А вам-то что, верю – не верю?

Андрей грустно вздыхает:

– Ухожу, ухожу, ухожу.

И он действительно исчезает, словно его и не было.

Дворкин знаком зовет Марусю. Она подходит, садится рядом.

– Пальто для Сашки, что ли, купила?

Говорит он негромко, да никто и не прислушивается, все рассредоточились по кучкам.

– Сколь из общих взяла?

– Сто… Сто шестьдесят.

– Че сразу не сказала? Почему я от Кузьмы должен узнавать?

Маруся молчит. Она впервые видит дядю таким – чужим, строгим.

– Я одного своего помощника, который истратил общие деньги, на берег высадил в Ермаково, хоть он в ногах валялся и обещал все вернуть. А тоже – с семьей из деревни вырвался, сразу всех хотелось одеть-обуть, самому погулять.