class="p1">— Да… — чуть слышно прошептала она, в надежде скорее покинуть тронный зал.

Зал раскатился в рукоплескании, а она посмотрела на конунга и с улыбкой на лице попросила разрешения удалиться.

Конунг улыбнулся ей и она покинула тронный зал.

Теперь, Далия понимала, что отныне полностью привязала себя к этому мужчине. Она не видела ничего, когда бежала вперед, в надежде выйти на самую высокую башню. Слез уже не было. Она опиралась о стену руками, но ноги, словно не поддавались ей. Девушка выходила на улицу медленно, ведь грудь сжимала жгучая боль. С трудом, она вдохнула холодный воздух. Резким порывом он обжигал ее легкие изнутри. Ее это не тревожило. Она была согласна подхватить простуду, лишь бы ее оставили в покое. Ветер ее не спасал. Это был редкий случай, когда все пространство вокруг не могло оказать помощи, ничто не служило ей облегчением.

Она ненавидела их двоих. Правда, в эту минуту, она чувствовала нарастающий гнев на младшего из королевской линии. Ей хотелось ворваться в темницу и ударить его кулаками в грудь и кричать на него, что есть силы!

«Это глупость! Так опрометчиво поступить! Разве он за эти годы не осознал, каков его отец!»

Но, она понимала, что ей нужно дождаться, когда, этот лжец все же выйдет из своих колодок и посмотрит своими глазами ей в глаза и признается, что уже ничего не сможет сделать для нее. Побег — был лишь миражом, иллюзией — точно тем, чего ей никогда не достичь.

Послышался грузный шаг приближающегося конунга. За дни болезни, она запомнила его шаги. Встав с каменного и холодного покрытия, она отряхнула платье и уставилась смотреть куда-то вдаль. Слезы все же блеснули.

— Вам стало дурно? — спросил конунг, обнимая ее за талию и прижимая к себе.

Она боялась этого. Он и раньше мог ее касаться, но его сдерживала невероятная сила духа и самообладания, а теперь, у конунга есть ощущение, что она всецело принадлежит ему. Далия почувствовала себя вещью в руках тирана. Однако, для женщин того времени, это было одним из критериев знатной особы, кротость и добропорядочность — залог счастливого брака.

— Нет, ваше величество. Просто от волнения мне не хватило воздуха — она улыбнулась.

— Вы проливали слезы? Кто стал причиной этих слез? — поинтересовался отец — Не мой ли сын?

— Нет, что Вы. Я смотрела вдаль и испугалась.

— Чего же Вы так боитесь, душа моя?

— Что не смогу стать достойной правительницей…

— Не стоить лить слез. Я помогу Вам пережить Ваши страхи. Тем более, после появления наследников, у Вас появятся другие заботы.

Ее лицо искривилось в улыбке: — Да, сир.

— Что Вы, моя дорогая, сразу после венчания мы станем ближе друг к другу, и уже перестанем употреблять ненужные приставки в речи, показывающие формальность отношений.

— Как скажете — она улыбнулась — А пока разрешите удалиться?

— Да! — он поцеловал ее руку, жадно, словно пытался ее съесть.

Она быстро отступила и ушла в дальние комнаты замка.

Глава 26. Сон

Далия проснулась от того, что юный принц толкал ее руку и всячески старался разбудить. Спросонья она не понимала, что он говорит и что дает ей в руки.

— Нам надо отправляться в дорогу немедля! — шептал он ей.

Взъерошенная и одетая в одну ночную сорочку, она подтянула к себе шкуры.

— Сейчас полночь, миледи, если хотите отправляться, то надо делать это сейчас — он протянул ей одно из теплых платьев и накидку — Где Ваша обувь? — спросил он, дожидаясь ответа.

— Когда Вас выпустили? Куда мы идем? Я сплю?

— Обувь, миледи….

— А?! Обувь… Она за ширмой… — протяжно сказала девушка — Так, когда Вас выпустили? — она тоже зашла за ширму и начала надевать платье.

— Сегодня в полночь отец отдал приказ о моем освобождении. Я так полагаю, что он был разъярен моим неподчинением и мнением, коего слышать совершенно не хотел. Также, возможно, он подумал, что я могу его озвучить при народе и это выставит его… Это уже не столь значительно. Он попросил Вашей руки? — Рагнар спрашивал это быстро, перемещаясь по комнате и что-то толкая в узелок.

— Да. Сегодня, сразу после охоты. Видимо, Вы заметно поторопили его.

— Да, пожалуй. Надо было все же сдержаться — он затянул узелок.

Все было готово. Он ждал только ее, и вскоре она показалась из-за ширмы.

— Время нам не друг. Надо торопиться. До рассвета мы должны уже быть близь границ темной реки, а послезавтра у границ Фоварда, что восточнее берега Водяного клыка.

Покинув замок тайными проходами, о которых Далия и подумать не могла, они вышли к снаряженным лошадям.

Они сели верхом на коней и во всю прыть помчались с владений Альмода. Она обернулась, провожая замок взглядом, не до конца осознавая, на что обрекает его и себя в случае поимки.

Впервые, в ее сердце закралось сомнение.

Глава 27. Привал

Она села у костра, так как встречный ветер окончательно студил их обоих. Рагнар укрыл ее своей накидкой, но девушка никак не согревалась.

Было решено зайти между каменистых валунов. Костер мог привлечь вражеских воинов, но согреться сейчас было важно, чтобы они могли продолжать путь.

Сухой хворост тихо трещал и принц подкидывал новый, потирая руки от мороза. Ночи в этих местах были крайне суровы.

— Вы не боитесь? — она наблюдала за его движениями.

— Кого?

— Вашего отца…

— Нет, сейчас я могу бояться только нападения чужеземцев. Однако, меня это волнует чуть меньше, зная, что в последнем походе, мы нанесли им сокрушительный удар и поэтому, скорее всего их сейчас нет поблизости.

— А как же Ваш отец? Его не страшитесь?

— Нет.

— Но Вам возвращаться потом обратно в замок. Что с Вами будет, если он прознает, что Вы помогли мне сбежать?

— Отец снова запрет меня в темницу, полагаю. Зачем Вам тревожиться? Отдыхайте, Вам нужен отдых, завтра весь день верхом.

Принц смотрел на свой костер и не давал ему угаснуть.

Далия облокотилась о камень и мирно спала от тепла, что согревал ее отовсюду.

Рагнар знал, что отец не ограничится одной темницей. Он не мог предугадать, на что способен Альмод, когда дело касается его любовных увлечений. Разумеется, его это страшило. Он знал, что Далия для него много значит, но и он не простой крестьянин — он сын и наследник. Правда в последнее время их отношения с отцом накалялись без видимой на то причины. Альмод был жесток к тем, кто не уважал