На самом деле речь Лысого, не слишком оскудевшая блатной терминологией, вызывала у него определенные эмоции. Во-первых, Шурика было жаль. Десять лет знакомства, можно сказать дружбы, пять — совместной работы. Абсолютно свой в доску, опытен, надежен, руки железные и чутье звериное. Обычно молчалив и спокоен. Сегодня исключение, подтверждающее это последнее его свойство: предчувствует, предощущает…

Кроме того, рассуждения Шурика были не столь уж наивны и разбередили беспокойство в душе самого Седого. Заказчик доверял ему всемерно и ценил очень высоко — в этом не было сомнений. Седой был надежен еще и в том смысле, что никогда не видел заказчика, не слышал его подлинного голоса и даже теоретически, под самой жуткой пыткой, не мог ответить на вопрос, где его искать.

Заказчик никогда не назначал свидание в одном и том же месте. Вначале был звонок, скорее всего с телефона-автомата. Ссылка на старого друга — подельника, почившего в лагерях от туберкулеза. Предложение встретиться вот как раз здесь, на этой скамейке. Голос явно искажен. На свидание никто не пришел. Седой собирался было уйти, но из-за широкого ствола старой сосны аккурат возле скамейки вдруг донесся голос, приглушенный, видимо, ладонью у рта: команда не оглядываться, слушать внимательно и запоминать слету. Сказанное было повторено еще раз, слово в слово. Седой цепко схватил инструктаж, со второго раза — намертво.

Следующая встреча случилась в Подольске. Тихий закуток за гаражами. Гонорар копейка в копейку под листом железа у заброшенного ржавого бокса. Очень солидный гонорар. Новое задание. Заказчик оставался невидимым, голос неузнаваемым. Потом другие места, даже города подмосковные. Ни одного сбоя, ни одной накладки, ни одного бакса недоданного. Но и Седой выполнял задачи безупречно. И что там говорить, Лысый был лучшим напарником, какого только можно было сыскать. Да-а-а, обидно и странно, но дело есть дело. Профессионал кончается там, где начинаются сантименты.

Седой приобнял помрачневшего Шурика за плечи, похлопал дружески.

— Ладно, братан, кончай нюни, получай бабульки, давай по маленькой за успех и разбежались.

Седой огляделся, хотя и знал, что в такой час вряд ли кто забредет в этот укромный уголок парка, сунул Шурику пухлый конверт. Тот не считая, запихнул деньги во внутренний карман куртки. Седой извлек из наплечной сумки фляжку с коньяком и две пластиковые складные рюмочки. Такая была у них традиция.

Седой налил Шурику и поймал его настороженный, колкий взгляд.

— Ты чо на меня зыркаешь, — Седой добродушно улыбнулся и, взяв непрозрачную металлическую фляжку за дно, слегка приподнял ее на уровень глаз, словно рассматривая содержимое на просвет. — Совсем параноиком заделался? Там, блин, цианистый калий кусочками плавает. Сейчас жахнем за дружбу и вместе к отцу небесному за грехи наши тяжкие.

С этими словами, продолжая улыбаться, Седой налил другу, а потом и себе до краев, чокнулся с Лысым, продолжавшим глядеть не него с легким недоверием, и глотнул, смачно крякнув. Лысый сделал паузу, словно хотел убедиться, что глоток настоящий и коньяк необратимо проник в организм напарника. Потом опомнился, подумал про себя, мол, совсем с катушек съехал — Толика подозревать, и тоже выпил одним глотком, смачно выдохнув. Посидел несколько секунд, глядя на макушки деревьев, протянул пустую рюмку корешу с намерением выпить по второй, но рука вдруг резко занемела, пропали ноги, заволокло мутью глаза. Последним взором, полным дикого недоумения, он попытался поймать взгляд Толика. Но тот смотрел себе под ноги. Он не хотел этого видеть. Ему было противно и стыдно.

Когда тело Лысого стало заваливаться вперед, Толик подхватил обмякший торс напарника, прислонил к спинке скамеечки, зачем-то ниже надвинул на мгновенно покрывшийся испариной лоб Шуркину серую кепку с мягким коротким козырьком, надел перчатки и вытащил из его карманов деньги, паспорт, ключи — все… Потом нащупал выпуклость на донце фляжки, нажал на нее от греха, чтобы хитрый, невидимый механизм вернулся в прежнее положение. Он не знал, как устроена эта шпионская, секретная разработка, какими джеймсы бонды отправляли с ее помощью врагов своих на небеса, но на это ему было наплевать. Он встал и быстро двинулся в направлении к выходу из парка, ощущая мерзкий осадок на душе. Мерзкий, но ведь не смертельный, как в той емкости, с помощью которой он выполнил самое коварное и досадное из убийств, когда-либо им совершавшихся.

Глава 11

Попался?

Тополянский ехал на службу и размышлял. Настроение было прескверным.

Он не мог держать Фогеля на конспиративной квартире до морковкина заговения. Он уже и так сильно подставлялся, находя для начальства сомнительные аргументы.

Следствие никуда не двигалось. Новые данные экспертиз, проверки биографии жертв, круга знакомых, обстоятельств, предшествовавших преступлениям, бесконечные повторные опросы возможных свидетелей и родственников, наконец, анализ компьютерных операций, составивших роковую цепочку от квартиры кроссвордиста до редакционного сервера, ничего не дали. Только умножили вопросы, на которые с рациональной точки зрения ответить было невозможно.

Ну, например, зачем убили Проничкина? Бедный безобидный айтишник что-то там смутное нарыл в процессоре Фогеля. Ничего определенного — так, догадки. Какую опасность представлял он для убийц или убийцы? Но уж коль возникла потребность избавиться даже от его свидетельских — нет, не показаний, просто предположений, не проще ли было подкараулить Фогеля и отнять у него процессор. Даже не убивая, коль это почему-то не входит пока в их планы. Просто дать по башке, отнять улику — весьма сомнительную, надо сказать! — и уничтожить. При их-то оперативном опыте! При той высшей квалификации, которую продемонстрировали исполнители, бесшумно вскрывая замки и убирая людей, и… ни малейших следов не оставляя.

Вадику поручили то, что могло реально дать хоть какую-то зацепку: «реквизит» на местах преступлений. На водку надежд никаких — это было понятно сразу. Бутылки, судя по маркировкам и акцизным маркам, куплены в Москве. Популярная дешевая «Добрыня», старая добрая марка, разливавшаяся лет уж пятьдесят как, продавалась во множестве торговых точек на радость алкашам и бедным слоям пьющего населения. Но даже если бы в нескольких магазинах — толку-то? Чьи фотографии или фотороботы демонстрировать продавцам? Кажется, впервые за много лет у Тополянского за неделю следствия не было ни единого свидетеля, ни одного подозреваемого,