Когда песня была допета, в свет рампы выбежала Самогудова.

— Ну, здравствуйте, здравствуйте! — закудахталаона. — Вы, конечно же, узнали нашего молодого, но способного пародистаГрелкина! Ну, что за талантище! Что за уникальная способность к перевоплощению!Петь моим голосом и в то же время как две капли воды походить на моего дорогогоколлегу Комбинезонова! Похлопаем, похлопаем ему, друзья!

Сорвав парик, Грелкин изо всех сил раскланивался и посылалзрителям воздушные поцелуи. Зал просто бушевал от восторга.

— Ну все, птенчик мой, — сказала примадоннаГрелкину, — отправляйся в свое гнездышко. А я, пожалуй, спою теперь вамсама! А?! Как вы на это смотрите?

Зал одобрительно зашумел, и артистка затянула свойзнаменитый хит всех времен и народов — «Сотня синих незабудок».

…Комбинезонов пережил такой стресс, что больше на сцену ужене выходил. После нескольких песен, исполненных то в одиночку, то дуэтом сЛеликом, примадонна объявила:

— Ну а теперь встречайте виновников нашего торжества.Тех, ради кого мы и отправились на эти гастроли! Самые молодые и, что грехатаить, самые талантливые из нас — дуэт «Тот-Того»!

Скажу честно, героизм и находчивость старших товарищейпроизвели на меня впечатление, и я настроился не ударить в грязь лицом.Зазвучало вступление нашего фирменного рэпа, подогретые знаменитостямиколхозники что-то заорали, и мы со Стасом выскочили в свет прожекторов.

Да-а… Стоять за кулисами — это одно, а работать насцене — совсем другое. Однако я понял, что Стас настроен также по-боевому,и мы, освещенные разноцветными пульсирующими фонарями, синхронно принялисьотплясывать рэп. И получалось, между прочим, довольно недурно. Вообще-то когда-то,в глубоком детстве, мы занимались танцами, но что мы сможем сейчас чуть ли непрофессионально выделывать такие фортели, этого я не ожидал. Энергия зала ивпрямь подпитывает и вызывает настоящее вдохновение!

Жили-были на свете два брата — Стас с Костей, —

«запели» мы, тыча пальцами сперва друг в друга, а затем взал. —

И они, то есть мы, прилетели к вам в гости.

Показать вам, как стильнее стать и умней,

Как забить на условности глупых людей!

Все шло как по маслу. Зрители аплодировали в такт… Десятьсимпатичных полуголых девочек на заднем плане плясали и вставали в такие позы,что их и одних было бы достаточно, чтобы завести народ, тем более такойнеизбалованный развлечениями, как этот. Я уже чувствовал себя так, словно тутна сцене и родился… Пока мы не дошли до последней строчки припева, который нампомогали петь ребята из «Наталипортман»:

И меркнет свет, в ночи текут ручьи в узор,

Ну, кто сказал, что энурез — «ночной позор», —

«пропели» мы, и в этот миг я краем глаза заметил, как из-закулис с моей стороны высунулся Перескоков и вытянул руку с чем-то вродетелевизионного пульта. И тут же у меня между ног забулькало, и мощная струяоблила три передних ряда зала. Нет! Две струи! Со Стасовой стороны выглянулаплутовская рожа Шпулькина и его рука с пультом. Я глянул на Стаса. Он стоял свыпученными глазами, расставив ноги и выпятив живот, словно боялся испачкатьколени, и поливал зрителей из «дистанционного мочеиспускателя», как из шланга.

Продюсеры исчезли, и наши струйки тут же иссякли. Мы сновастали танцевать и «петь». Но что-то было уже не так. Что-то подсказывало мне,что шоу пошло наперекосяк. И я понял, в чем дело. Зал перестал хлопать. Люди впередних рядах брезгливо утирались и морщились. Я подумал, что нужно как-тодать знать Перескокову, что номер не прошел, что больше его повторять не надо…Но как раз тут-то на сцену и прилетела первая бутыль.

Стукнувшись о дощатый пол, она разбилась вдребезги, и ввоздухе отчетливо запахло сивухой. Мы продолжали «петь», но еще одна бутыль, незадев меня только чудом, пронеслась возле уха и влетела внутрь большогобарабана, а другая угодила в софит, и сверху посыпались стекла и искры. Сразустало сильно неуютно. Кто-то с первого ряда прорычал:

— Ах вы, сволочи столичные! Ишь, чего удумали!

— Нахалы! — вторил визгливый женский голос. —Бей похабников!

Через десять секунд в душном зале мало уже кого волновалонаше музыкальное шоу. Мужики повскакали с мест и, держа в руках кто ножкустула, кто бутыль, ринулись к сцене. Бабы истошно вопили, а дети швырялись внас всем, что попадалось им под руки.

— Костя, они не добрые! — крикнул мне Стас. И японял, что он, наверное, прав. Неужели в эту глухомань песенки Леокадии еще недобрались? А ведь тогда мы этих людей кровно сейчас оскорбили. И они нас сейчасубивать будут… Надо делать ноги! Но именно они, эти самые ноги, перестали сперепугу слушаться меня, и я все продолжал прыгать под дурацкую музычку,улыбаясь приклеенной улыбкой.

Тут с первого ряда вскочил председатель Ядрышников,повернулся к зрителям и закричал:

— Спокойно, спокойно, товарищи! Ну, погорячились нашигости, ну, такие нынче в столице веяния! Давайте смотреть на вопрос ширше!

Но обиженные до глубины души колхозники не пожелали«смотреть на вопрос ширше» и, подмяв председателя под себя, полезли на сцену.

— Костя, блин! Бегом отсюда! — взвизгнул Стас исхватил меня за рукав.

Я тут же опомнился, и мы сломя голову бросились за кулисы.

Мы влетели в гримерку, и я захлопнул дверь. Тут отдыхалиСамогудова, Лелик и Грелкин. Они вспоминали эпизоды своего выступления,давились со смеху и, похоже, находились в состоянии легкой эйфории.

— А я им, а я им, — уже почти шепталазадохнувшаяся от хохота примадонна, — «конечно же, вы узнали нашеготалантливого пародиста»…

— А они… А они… — вторил ей Грелкин, но ЧТО они,выговорить уже не смог и перепрыгнул на другое. — А Комбинезонов себя полысине… — но и эту мысль закончить не сумел.

Что касается Лелика, то тот просто лежал животом на столе итолько слегка подергивался, повизгивал и постанывал.

— Хватит ржать! — закричал Стас, как и я,отстегивая проклятый «пояс шахида» и швыряя его в угол.

— Вы почему покинули зрителей? — строго спросилапевица. — Разве можно уходить со сцены до конца фонограммы? Вы что, хотитенам концерт сорвать?

— Он уже сорван! — выпалил я.

Тут в дверь раздался такой чудовищный удар, словно в нееврезался настоящий средневековый таран.

— Выходите!!! — послышалось из-за нее.

— Что значит «сорван»?! — воскликнулаприма. — Вы видите, как вас любят! Одна песня — и ваши фанаты готовысломать двери, чтобы с вами пообщаться.

— Дура! — заорал Стас. — Они хотят нас убить!