В кабине мигал красный аварийный свет. На панели маячиланадпись «Взять управление». Пилот храпел, развалившись в кресле. Я изо всех силхлопнул его ладошкой по лысине. Он сделал такое движение рукой, словноотмахнулся от мухи, и что-то неразборчиво промямлил.

И тут я увидел, что по полу у него под ногами катаютсяпустые бутылки из-под коньяка и пепси. Господи, да он же в стельку пьян! Онжрал коньяк, а эта добренькая дура пила с ним пепси-колу! И небось песни сносатым орали…

Я схватил пилота за грудки и принялся изо всех сил трястиего. Он приоткрыл глаза и снова что-то промычал. В панике я стал лупить его пощекам.

— Просыпайся! Просыпайся, гад, мы падаем! — вопиля, прекрасно сознавая, что это бессмысленно, ведь летчик-то глухой. —Возьми штурвал, мерзавец!

— Ах, штурман, — вдруг промямлил тот и неуклюжеотмахнулся. — Прошу вас, воздержитесь от рукоприкладства.

Тут кабину накрыла тень. Я бросил взгляд в окно и увидел,что мы уже совсем низко скользим вдоль лесистого склона. Рывком я выдернулпилота за грудки из кресла, бросил в проход, занял его место и схватился затугой непослушный штурвал. По мере того как я, словно вожжи, тянул его на себя,машина стала медленно задирать нос. Меня вдавило в сиденье, я ощутил легкоесотрясение и услышал треск. Самолет коснулся хвостом верхушек деревьев,догадался я.

И тут же случился ужасающий удар. Меня впечатало в штурвал,а нос самолета погрузился в грохочущую тьму. Сквозь разбитые окна в кабинуградом влетели какие-то обломки. Перекрывая предсмертный рев двигателей,раздался громовой взрыв, и все озарилось огнем.

Я выпал из сиденья в проход, прямо на пилота, скатился снего и почувствовал, как меня больно прижало боком к каким-то выпуклостям подприборной доской. Я попытался слезть с них, но мне показалось, что я вешу целуютонну…

Вокруг трещало и скрежетало, видно, самолет катился, скребякорпусом о землю. Тряхнуло… И вдруг наступила такая пронзительная тишина итакая легкость, что я было решил, что все-таки умер. Но боль в боку заставилапонять, что это не так.

Стараясь не наступать ладонями на ошметки стеклопакета, накакие-то щепки и даже ветки, я пополз по наклонному полу развороченной кабины,так как лежали мы, по-видимому, слегка завалившись набок.

Меня колотила нервная дрожь, в ногах и в животе то и деловозникала сосущая слабость, в голове гудело. Но все-таки мы приземлились ивсе-таки остались живы. А еще неизвестно, что было бы, не возьми я в последниймомент штурвал в свои руки…

Вдруг я услышал абсолютно трезвый голос пилота:

— Ну и кто так садит самолет?

Придерживаясь за сиденье, я поднялся и хотел со злости какследует пнуть его. Но он лежал все так же с закрытыми глазами и просто бредил.

— Это был ваш последний полет, штурман, — неоткрывая глаз, сказал он саркастически: — Вы уволены…

Через разгромленную студию я осторожно двинулся в салон.Разрушений там практически не было. Похоже, все были живы-здоровы и даже болеетого, тут, словно в плацкартном вагоне во время посадки, царил приглушенный, будничныйбазар.

— Ты, главное, Веничка, не расстраивайся! —кудахтала Клавдия Самогудова. — Самолетик был уже старый, потрепанный… Стаким проектом, как «Тот-Того», ты себе десять новых купишь!

— Это просто безобразие! — сурово вещалШпулькин. — Кто отвечает за транспортировку в турне? А если мы все будемтак выполнять свои обязанности?

— И какие это у тебя обязанности?! — огрызнулсяПерескоков. — Критиковать мы все горазды!..

Кто-то схватил меня за рукав. Я подпрыгнул от неожиданности.Это был Стас.

— Костя, ты в порядке?

— Кажется, да… В башке только звенит и боком треснулся…Надо срочно сваливать отсюда, а то рванет еще!

— Не-не-не, — быстро помотал головой Грелкин.Глаза у него были как два блюдца и еле помещались на лице. — Я в окошковидел: крылья с баками уже отвалились и взорвались раньше.

— Точно? — усомнился я.

— Точно-точно, — снова покивал онвзволнованно. — Я полагаю, нам не следует никуда выходить. Нужнооставаться здесь и ждать.

— Чего? — протянул Стас с сомнением.

— А — старателей, бэ — карателей, це —эмчеэсовцев-спасателей! — выпалил тот.

— Це — спасателей! — обрадовался Стас.

— Ответ правильный! — воскликнул Грелкин. —Вы переходите на следующий уровень!

— Да! — сделал победный жест Стас.

— Но ведь за полетом никто не следил, — вернул я креальности этих перевозбудившихся любителей телевикторин. — Нас могутхватиться только через несколько дней. А то и вовсе не хватятся.

— Хватятся, — уверенно вклинилась в разговорприма. — О нашем гастрольном туре по всем каналам кричат.

— И что, спасатели пойдут искать нас пешком?Вертолеты-то не летают.

— Даже если так, куда мы сейчас среди ночи попремся?

— Осмотреть самолет все равно нужно, — сказаля. — Вдруг баки с топливом горят близко, и пожар может добраться до нас?

— Оглядеться, может, и надо, — согласиласьприма. — А то в окнах ни хрена не видать. Только не ты пойдешь, акто-нибудь не такой важный.

— А вот не надо таких намеков! — вскричал Грелкин.

— Нет, пойду я! — твердо сказал я.

— И я! — поддержал Стас. — Мы вместе пойдем.И даже не спорьте, бесполезно.

— Как мне надоели эти вечные капризы дебютантов! —возвела глаза к небу Самогудова. — Ладно, идите. Но уж, пожалуйста, будьтеосторожны. Ведь если мы, к примеру, Лелика потеряем, то и не почешемся, а вотесли вас, тогда весь проект — насмарку!

Двери оказались заклинены. Примадонна нашла возле одного изкресел запасный выход, но и его открыть тоже не получилось.

— Может быть, мы завалились на двери? —предположил Стас.

— А с другой стороны дверей нет, — с победнымвидом развела руками прима. — Так что сидите.

— Мы можем выбраться через кабину, — возразиля. — Там все окна разбиты. Кстати, осмотрите пилота, он вроде цел, но ктоего знает.

…Светало. Я думал, что мы рухнули в лес, но оказалось, чтосамолет, похожий без крыльев на гигантский тюбик, лежит на кочковатой полянесреди кустарника и небольших елок. Далеко позади, на склоне холма полыхалкакой-то барак, и от него поднимался столб темного дыма. Пожар освещал частьпробуравленной нами ложбины с поваленным^ по сторонам деревцами. Немного пройдявдоль нее, мы увидели на фоне пожара силуэты коров.

— Слава богу, — сказал Стас. — Если естькоровы, значит, где-то рядом есть и люди.