потом бросили попытки заставить его свить семейное гнездышко. Herr Unmöglich — «господин Невозможно» прозвали дамы неприступного бухгалтера и отстали.

За два года господин Хессель ни разу не опоздал на работу, ни разу не ушел домой на минуту позже конца рабочего времени, ни разу не брал отпуск по болезни, да и вообще отпуск («На что это мне? Куда мне ехать? Да я и не устаю, люблю свою работу» — отнекивался он, когда предлагали недельку отдохнуть), не увлекался ни рыбалкой, ни охотой, вообще ничем, так что город и не заметил бы существования скромного бухгалтера, если бы тот не загремел в больницу. Да и тогда не заметил бы, если бы не странные обстоятельства.

Военный доктор, который в отличие от Хесселя был бабник и выпивоха, нашел у Гельмута целый букет болезней, немедленно уложил его в отдельную палату, прописал капельницы с магнезией (очень болезненные!) и отправился домой, готовиться к визиту симпатичной медсестры, с которой встречался каждый субботний вечер.

Больница в субботу пустела. Капельница капала медленно, а вот чувствовал себя при этом почтенный бюргер преотвратительно — лучше не становилось, появилось сильное головокружение, подташнивало, да что там подташнивало — герр Хессель еле сдерживал позывы! Неприятная штука магнезия.

Поэтому, когда в палату вошел молодой человек в маске и белом халате, бухгалтер сразу пожаловался на плохое самочувствие и попросил заменить магнезию на что-нибудь другое. Молодой человек, из-под маски которого виднелся длинный шрам — впрочем, кто после этой войны остался без шрамов! — согласно кивнул, зажал провод капельницы, поменял банку на крючке, затем ослабил зажим.

— Так лучше, герр гауптштурмфюрер? — с тяжелым акцентом поинтересовался молодой человек. — Я специально сделал помедленней, чтобы вы смогли как следует все прочувствовать.

Хассель вздрогнул и уставился на санитара. Ему стремительно становилось все хуже и хуже, сердце начало колотиться как бешеное, изо рта пошла пена. А самое главное — было непонятно: как? Как он узнал?

— Плохо вам? — участливо поинтересовался юноша. — Да, я вижу, вам не по себе. А ведь представляете, герр гауптштурмфюрер Эрнст Радигер, точно такие же муки испытывали дети, которым вы кололи бензин в вену. Я тоже хочу внимательно посмотреть, как быстро вы отдадите концы. Как и вы смотрели на умирающих детей в Дахау. Все это ради науки, герр гауптштурмфюрер! Не обессудьте! Вам ведь сейчас намного легче стало от этой мысли?

Бухгалтера били конвульсии, он пытался что-то сказать наглому санитару, но никак не мог сложить слова в предложение, да и слова стали исчезать постепенно. Вместо них осталась неимоверная боль, слепота, а затем и темнота.

— Благословен Всевышний! — сказал молодой человек на непонятном языке, удостоверившись, что гауптштурмфюрер СС Эрнст Радигер мертв, снова переставил капельницы, унося баночку с бензином с собой.

В коридоре, не снимая маски, подмигнул пожилой дежурной медсестре, которая с изумлением уставилась на него. Правда, потом, когда начали лихорадочно расследовать, от чего скончался уважаемый в городе бухгалтер, она показала на допросе в полиции, что приходил какой-то незнакомый и невероятно наглый санитар, но описать его внешность не смогла. Шрам она видела, но на какой щеке — не помнила. Так и не нашли.

ЯНВАРЬ 1959, ИВДЕЛЬ, СВЕРДЛОВСКАЯ ОБЛАСТЬ

Паровоз, пыхнув дымом и обдав находящихся на перроне белым паром, втянулся на перрон Ивдельского вокзала, и туристы споро, привычными движениями начали выкидывать из вагона лыжи, рюкзаки, палатку, другое снаряжение, а выскочившие первыми ребята принимали и укладывали имущество. Дело было привычное, не первый поход, знаете ли. Да и показать свою ловкость и умение было не лишним, особенно перед новым человеком. Как и было обговорено, девушкам — никаких поблажек, хватай-тащи наравне со всеми.

Игорь сверился с картой, документами — планом похода, расписанием, маршрутным листом.

— Значит, все идет по плану. Движемся в сторону 42 участка, там переночуем, и уже наутро — встаем на лыжи и движемся по маршруту. Нас ждет гора Лунтхусап, покорители Приполярья! — засмеялся Сорокин.

— Сначала — перекусить, поесть, нет — пожрать! — закричал Егор Онищенко.

— Ты со своим пожрать уже натворил делов, пробурчала Люба.

Но подкрепиться, естественно, было надо. Тушенка, сгущенка, сало пригодятся на ту неделю, что нужно будет идти по незаселенной местности. Так что… Так что группа, согнувшись под тяжестью рюкзаков, пытаясь удержать норовившие рассыпаться лыжи и палки, двинулась в сторону местной столовой. Туда же отправились, так же неуклюже, таща лыжи, двое мужчин, один постарше, другой помоложе — тот самый пьяный дебошир, что испортил им настроение вчера в поезде. Зоя даже расстроилась: теперь эти двое прилипнут к ним и весь поход испоганят. Хотя этот молодой вроде ничего, симпатичный. И ведет себя сегодня вполне пристойно. Черт с ними, может, тоже туристы, перебрали немного, бывает, собственно, ничего же страшного не случилось, правда? Да и парень при ближайшем рассмотрении оказался довольно симпатичным.

Столовая, как это часто бывает в богом забытых местах, была вполне пристойной: в мятые алюминиевые миски от души наливали дымящийся суп, накладывали горкой настоящее пюре, сделанное из картошки, а не из разведенного порошка, да щедро сдабривали масличком, которое прямо плавало на глянцевой поверхности, да сверху клали не одну сиротскую котлетку, как в той самой «студенческой столовой УПИ» из песни, а щедро плюхали целых две! И преогромные! И компот наливали с ягодами, так что это был и компот, и десерт. В общем, наесться таким обедом можно было на целый день, после него прямо шевелиться было трудно. Даже Онищенко сыто отдыхивался, но все равно из принципа выскабливал алюминиевой ложкой стенки миски: еду оставлять нельзя.

Зоя и половины порции не осилила, одних наваристых щей хватило бы. Поковыряла ложкой «второе», просто попробовать — да, вкусно. Допила компот и стала вылавливать из стакана сухофрукты, облизав большую «суповую» ложку. Люба тоже не смогла все осилить, только сделала наоборот — суп оставила, а котлетами подкрепилась.

— Девушка, меня Борис зовут, а вас? — Она подняла глаза: напротив уселся тот самый, молодой «пьяница». Темноволосый, зеленоглазый, ничего такой.

— С какой целью интересуетесь? — спросила церемонно.

— Познакомиться интересуюсь, — заулыбался зеленоглазый.

— Зато я не интересуюсь.

— Ну зачем вы так? Вы же туристы из УПИ, правда? Мы тоже туристы… из одной организации.

— Это в вашей организации так принято: напиваться, а потом приставать к людям и мешать им? И кстати, откуда вы знаете, что мы из УПИ?

— Это нетрудно, — зеленоглазый продолжал улыбаться. — Вы же сами песни про свой институт пели. А за свое поведение я прошу прощения, честное слово. Чем могу загладить свою вину? Ну хотите, сейчас прямо