борьбу. Сам африканский лев вряд ли сохранил бы свой ореол после столкновения с гризли.

А человек, лишенный своего союзника — коня, перед ним совершенно беспомощен.

Опытные трапперы за много миль объезжают берлогу «старого Ефраима».

— Лучше встретиться одному с двумя индейцами, — говорят они, — чем с гризли…

А индейцы устраивают празднества в честь убийства каждого медведя.

У краснокожих ожерелье из медвежьих когтей считается самым почетным украшением. Носить его вправе только смельчак, собственноручно добывший эти трофеи.

Гризли же не знает равных себе противников. Кости и хрящи самых крупных зверей трещат под его могучей лапой, как под топором мясника. Ему ничего не стоит протащить по земле взрослого буйвола, напасть на пешего или конного охотника, обратить в бегство дюжину трапперов… Только пуля в лоб или в сердце, убивающая наповал, применима в борьбе с гризли.

Кровожадный и живучий зверь недаром слывет грозой прерий. Если бы гризли обладал пружинной гибкостью и стремительностью льва или тигра, то был бы ужаснее, чем все хищники кошачьей породы.

Но гризли медлительнее лошади и, на счастье путников, пересекающих его владения, не лазит на деревья.

Надо сказать, что американский медведь не любитель лесов, он предпочитает равнину, по которой разбросаны редкие рощицы. Многие от него спаслись на верхушке дерева…

Легко представить, что я почувствовал, столкнувшись с крупнейшим экземпляром гризли в голой прерии, пеший и почти безоружный.

Негде укрыться, не на что вскарабкаться. Защищаться немыслимо. Со мной был только нож. Карабин остался по ту сторону лощины, и достать его бесконечно сложно. Если даже решиться на спуск по каменистой тропе на дно расселины, безумная попытка кончится плачевно: гризли давно освоился с этой тропой, а когти у него великолепные.

Но хуже всего было то, что медведь стоял на пути к ружью.

Сердце упало. Неужели идти на медведя с ножом?

Охотники, вооруженные одним ножом, иногда одолевают серого медведя, но борьба для них кончается тяжкими увечьями.

Я читал, будто у гризли можно вызвать дыхательную судорогу, надавив пальцами на горловой хрящ. Даже небольшой нажим в этом месте влечет спазму и обессиливает медведя.

Гризли опустился на все четыре лапы, зарычал и оскалился.

Я хотел было ждать нападения на месте, но, когда на меня надвинулась косматая туша и в нескольких шагах сверкнули желтые клыки, когда по мне скользнули глаза зверя, налитые кровью, я переменил тактику и побежал.

Расчет мой основывался на том, что медведь, почуя запах убитой антилопы, соблазнится свежим мясом. Если задержка будет продолжительной, я успею спастись, если же нет… Увы! Зверь пренебрег свежинкой.

Оглянувшись на бегу, я увидел, что гризли и не думает обнюхивать антилопу, а равнодушно шествует мимо.

Дальше бежать было опасно: я только раздразню медведя. Будь, что будет, попробую пересечь баранкос и добраться до ружья.

Не разбирая направления, я бросился к обрыву.

Вдруг ослепительный блеск ударил мне в глаза: на солнце искрился водоем. Сам того не заметив, я очутился на берегу озерца.

Какой-то тайный инстинкт подсказывал мне, что это к лучшему.

Борьба еще не начиналась.

«Спасение мое — в воде, — подумал я. — Правда, гризли — хороший пловец, и ему нипочем быстроходные реки и глубокие озера, но я умею нырять, а это большое преимущество».

У берега было мелко, до колен. Дальше — глубже. Вот уже по пояс.

Я боязливо оглянулся: медведь стоит на берегу.

Ему ничего не стоило догнать меня вплавь, но почему-то он мешкал. Пользуясь этим, я отходил к середине бассейна по медленно опускавшемуся дну.

Еще доставая ногами до дна и прежде, чем пуститься вплавь, я в последний раз оглянулся на медведя.

Он все еще балансировал на задних лапах.

Вдруг гризли принял нормальное положение и, как часовой, начал ходить взад и вперед по берегу, изредка уклоняясь в прерию.

Похоже было, что он меня стережет.

Озерцо имело шагов четыреста в диаметре. Между мной и медведем было неполных двести.

Гризли топтался между озером и расселиной, отделявшей меня от лошади и карабина, а я стоял по горло в воде, не зная, куда плыть.

Если бы медведь отошел на противоположный берег водоема, я успел бы, пожалуй, выбраться на берег и добежать до провала. Но косматый часовой не покидал поста.

Осада длилась добрых полчаса.

Я начинал отчаиваться. Водоем, очевидно, питался подземным ключом, ибо вода в нем была ледяная. Я закоченел, но не смел шелохнуться. Малейший плеск воды мог подействовать раздражающе на свирепого зверя и побудить его к наступлению. Стуча зубами от холода, я неподвижно стоял в воде.

Наконец терпение мое вознаградилось. В одну из своих коротких экскурсий в прерию медведь заметил антилопу. Я видел, по крайней мере, что он над чем-то склоняется. Над чем, я не мог определить, так как прерия лежала выше поля моего зрения.

Вдруг медведь поднял морду, и в пасти его я различил кусок мяса. Гризли потащил добычу в расщелину и некоторое время не показывался.

Глава XXII

ОТЧАЯННАЯ СХВАТКА

Переплыв самое глубокое место, я нащупал ногами дно и выбрался на противоположный песчаный берег.

Теперь между мной и медведем лежало все озеро.

Каждую минуту мог появиться гризли, спрятав в логове остатки антилопы.

В пять минут гризли сожрет маленькую антилопу и еще больше рассвирепеет, опьяненный вкусом и запахом крови.

Я не знал, на что решиться. Чтобы удрать от медведя в прерию, надо вернуться назад — за лошадью и карабином, а пускаться в прерию пешком без лошади и ружья то же самое, что уплыть в открытое море без весел и