Германия проводила с 12 сентября. Этот шаг стал возможным в результате компромиссной формулы, к которой в результате продолжительных торгов пришли США, Великобритания, Франция, Италия и Германия. Соответствующее соглашение было подписано 11 декабря. С одной стороны, оно признавало справедливым притязание Германии на равноправие в военном отношении, с другой — оно также учитывало французские интересы, требуя создания системы коллективной безопасности для всех наций. Министр иностранных дел фон Нейрат ставил себе в заслугу то, что, несмотря на ожесточенное сопротивление Франции, из проекта соглашения пяти держав был вычеркнут пункт, согласно которому Германии отказывалось в праве на вооружение. Шлейхер также полагал, что достигнутый результат превзошел все самые смелые ожидания. Однако Франция продолжала настаивать на приоритете Версальского мирного договора над всеми более поздними особыми договоренностями. Таким образом, в конце 1932 г. еще было совершенно неясно, в какой степени формула 11 декабря будет иметь действительные последствия для достижения равноправия Германии в военной области{596}.

Зато несомненным был прогресс в другой сфере внешней политики. За две недели до Нового года Шлейхер мог констатировать, что за время его канцлерства существенно улучшились отношения с Советским Союзом. Падение франкофила Папена, враждебно настроенного по отношению к СССР, было воспринято в Москве с большим облегчением. Что же касается нового канцлера, то про него было известно, что он намерен продолжать традиционно хорошее сотрудничество между рейхсвером и Красной армией. Кремль и Коминтерн даже были склонны к существенной переоценке позиции Шлейхера. Так как Шлейхер сосредоточил в своих руках пост канцлера, рейхсвер и всю исполнительную власть в Пруссии, то его считали самым могущественным канцлером за всю историю Веймарской республики.

19 декабря 1932 г. Шлейхер принял народного комиссара по иностранным делам СССР М. М. Литвинова. Последний подтвердил, что канцлер, очевидно, знал уже и так: «В свое время советское правительство с недоверием относилось к фон Папену, но этого не будет в отношении правительства Шлейхера». Литвинов ни в малейшей степени не был возмущен, когда Шлейхер перевел разговор на немецких коммунистов, подчеркнув в этой связи следующее противоречие: «С одной стороны, коммунисты утверждают, что они якобы борются с Версальским миром, с другой — они рьяно выступают против любого усиления военной мощи Германии и доносят об этом иностранным державам. Россия за счет своего сурового законодательства гораздо лучше, чем Германия защищена от таких внутриполитических возмутителей спокойствия». Реакция советского дипломата была обезоруживающей. Он заявил, что расценивал бы «вполне естественным, если бы с коммунистами в Германии обращались таким же образом, как в России имеют обыкновение обращаться с врагами народа».

Не менее успокаивающим было для Шлейхера и другое заявление Литвинова. Пакты о ненападении, которые Советский Союз заключил в июле 1932 г. с Польшей и в конце ноября — с Францией ни в коей мере не направлены против Германии, заверил нарком. «Их цель заключается только в том, чтобы способствовать успокоению ситуации, а также лишить весь мир, и в первую очередь Францию, возможности выставлять Россию как угрозу миру во всем мире». Шлейхер, в свою очередь, заявил, что он отнюдь не воспринимает эти пакты трагически. «Когда пойдет борьба не на жизнь а на смерть, то жизненная необходимость окажется сильнее, чем все эти пакты. Жизненные интересы неизбежно приведут Россию на сторону Германии», — констатировал канцлер, с чем Литвинов безоговорочно согласился.

Но одно конкретное пожелание советской стороны не мог исполнить даже Шлейхер. С июня 1931 г. своей ратификации в рейхстаге ожидал подписанный обеими сторонами протокол о пролонгации Берлинского договора 1926 г., в свое время заключенного на пятилетний срок. Брюнинг, исходя как из внешне-, так и внутриполитических причин: тактичности по отношению к Франции, боязни конфронтации с национал-социалистами, а также глубокой личной антипатии в отношении Советского Союза, — всеми возможными способами тормозил эту ратификацию. С момента же выборов 31 июля 1932 г. вообще не было никакой надежды получить в рейхстаге поддержку большинства, необходимую для ратификации протокола. Шлейхер пообещал Литвинову, что он предпримет проверку на предмет того, можно ли будет в чрезвычайном случае утвердить протокол без участия рейхстага. Но так как при подобном развитии событий он вероятно вызвал бы конституционный конфликт, то ради второстепенного по большому счету вопроса Шлейхер не хотел идти на такой риск.

Встреча между Шлейхером и Литвиновым наглядно подтвердила, что Советский Союз проводил в отношении Германии, как и всех остальных капиталистических государств, двойственную политику. На ближайшую перспективу самым важным для Москвы был вопрос собственной безопасности. Но долгосрочный прогноз отношений между СССР и Германией выглядел иначе. 6 декабря 1932 г. «Правда» предсказала, что правительство Шлейхера, очевидно, попытается смягчить противоречия между тяжелой индустрией и обрабатывающими отраслями за счет инфляционных мероприятий: «Но этот путь приведет к еще более серьезному обострению противоречий внутри немецкой буржуазии, к небывалому расстройству экономической и политической системы Германии и к быстрому вызреванию революционного кризиса».

«Роте Фане» оценивала ближайшую перспективу в своей новогодней статье в том же ключе. 1932 г., говорилось в ней, стал «годом коммунистического триумфа». Но немецкие коммунисты должны понять, что они движутся навстречу «периоду исторических свершений». «Продолжение борьбы против Шлейхера, усиление пролетарского наступления на посягательства капиталистов, нацеленные на сами основы существования широких масс и их организаций. Агитировать, маршировать, сражаться до тех пор, пока не будет расчищен путь для социализма — вот наш прогноз на 1933 г. Миллионы живут в Германии с твердым как железо намерением разорвать немецкое звено в цепи мирового капитализма. Миллионы пойдут по пути, на котором в очистительном огне ада капиталистического кризиса они станут закаленными коммунистами, готовыми на все, чтобы рабочая и крестьянская республика стала явью, чтобы произошло социальное и национальное освобождение Германии. “Мы можем выдержать еще более суровые испытания, — сказал Карл Маркс, — но эти испытания неминуемо станут преддверием революции”»{597}.

Заявления, сделанные накануне нового года Гитлером, были выдержаны в гораздо менее агрессивном тоне. В своей новогодней статье, опубликованной в «Национал-социалистише Корреспонденц», он в очередной раз выступил в защиту позиции, занятой им 13 августа и 25 ноября 1932 г. Гитлер отклонил тогда компромиссы, поскольку они несли в себе зародыш уничтожения партии, а тем самым и всего будущего Германии: «Но я принимал эти решения также в надежде на то, что мои товарищи по партии поймут, что для меня лично как для человека, а также для большинства руководства моей партии было бы гораздо проще сыграть роль министра без реальной власти, чем снова ринуться в борьбу за власть. Сегодня как никогда я полон решимости не продавать право первородства национал-социалистического движения за чечевичную похлебку участия в бессильном правительстве. Самой большой задачей грядущего года