Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я сказал ей, что, если она попытается это сделать, я начну свирепствовать.
– Боже, – проговорила Кэррин. – А разве еще не начал?
На ее губах возникла полуулыбка. На секунду все стало почти в порядке.
Но потом ее лицо снова потемнело.
– Думаю, она сделает это медленнее. По дюйму зараз, когда ты не видишь. Но даже если она этого не сделает…
– Что?
– Я не сержусь на тебя, Гарри, – сказала она. – И ненависти к тебе у меня нет. Я не думаю, что ты прогнил. Но множество людей угодили в ту же ловушку, что и ты. Людей получше, чем любой из нас.
– А, – сказал я. – В ловушку Злой Королевы фэйри?
– Господи, Гарри, – тихо сказала Мёрфи. – Не обязательно хихикать, носить черное и расписываться кровью, чтобы стать злобным монстром. Как, черт подери, ты думаешь, это происходит? – Она покачала головой, в глазах ее читалась боль. – Такое происходит с людьми. Обычными людьми. Они делают сомнительный выбор, возможно по очень веским причинам. Они делают выбор за выбором, и ни один из них не устраивает бойню святых, не забивает сотнями детенышей тюленей, не ведет себя как псих в обитой резиной камере. Но все это по чуть-чуть суммируется. А потом в один прекрасный день они оглядываются вокруг и понимают, что зашли настолько далеко за черту, что уже не помнят, где она проходила прежде.
Я отвернулся. Что-то ныло в груди. Я ничего не сказал.
– Ты понимаешь? – спросила она тихим голосом. – Понимаешь, насколько предательски ненадежной стала почва, на которой ты стоишь?
– Абсолютно, – сказал я.
Она несколько раз кивнула. Потом сказала:
– Думаю, это уже кое-что.
– И все? – спросил я. – Я имею в виду… Это единственная причина, по которой ты пришла сюда?
– Не вполне, – сказала она.
– Ты не доверяешь мне.
Ее глаза не встретились с моими, но и взгляда моего она не избегала.
– Это в значительной степени будет зависеть от последующих нескольких минут.
Я вдохнул и выдохнул, сжав губы, затем снова и снова, стараясь оставаться спокойным, с ясной головой.
– Ладно, – сказал я. – Что ты хочешь, чтобы я сделал?
– Череп, – ответила она. – Я знаю, что это такое. И Баттерс знает. И… он слишком могуществен для того, чтобы оставить его не в тех руках.
– В смысле, моих? – спросил я.
– Я расскажу тебе, что я знаю. Я знаю, что ты вломился в его жилище, когда он был на работе, и забрал череп. Я знаю, что ты оставил Энди в синяках и порезах. И знаю, что, уходя, ты все разнес там вдребезги.
– И это, по-твоему, значит, что я стал негодяем?
Она склонила голову набок, словно размышляя над сказанным.
– Я думаю, ты, вероятно, действуешь, руководствуясь каким-то принципом безрассудного героя-одиночки. Скажем так… меня беспокоит, что тебе приходится жонглировать уже слишком многими вещами.
Я подумал о том, чтобы рявкнуть на нее, но… она была права. Боб – слишком мощный ресурс, чтобы позволить ему попасть в руки человека, который не сможет распорядиться им ответственно. А я исполнял роль Зимнего Рыцаря на полных оборотах около двенадцати часов и уже узнал многие тревожащие вещи о себе самом. За двенадцать часов.
Каким я стану через двенадцать дней? Двенадцать месяцев? Что, если Кэррин права и Мэб подкрадывается ко мне тихой сапой? Или еще хуже: что, если я просто человек? Она была права и в этом. Власть развращает – и люди, развращаясь, похоже, никогда не замечают, что с ними происходит. Я только что сказал Баттерсу, что я не пуленепробиваем. Каким же самоуверенным ослом я должен быть, чтобы думать, будто морально неуязвим и непогрешим? Будто у меня достанет мудрости, ума и находчивости, чтобы избежать силков власти, ловушек, которые превращали людей, лучших, чем я, в нечто ужасающее?
Я не хотел, чтобы Кэррин оказалась права. Эта идея мне совсем не нравилась.
Однако отрицать очевидное – занятие для детей, а я должен быть взрослым.
– Ладно, – произнес я сдавленным голосом. – Боб лежит в сумке, в гостиной. Верни его Баттерсу.
– Спасибо, – сказала она. – Я нашла, где ты оставил мечи.
Речь шла о мечах Креста, двух из трех священных клинков, предназначенных для рук праведных в битве с истинным злом. Я оказался их нянькой, смотрителем и хранителем. В основном они лежали в моей квартире, покрываясь пылью.
– Да? – сказал я.
– Я знаю, насколько они могущественны, – продолжала она. – И знаю, насколько уязвимы в неправильных руках. Я не собираюсь говорить тебе, где они. Я не собираюсь возвращать их тебе. Это не обсуждается.
Я медленно выдохнул. Жесткий гнев, постепенно нарастая, узлом скручивался внутри.
– Они… были моей ответственностью, – заявил я.
– Прежде, – сказала она. Ее голубые глаза сияли стальной твердостью. – Но уже нет.
В комнате стало невыносимо жарко.
– Предположим, я не согласен.
– Предположим, это действительно так, – сказала она. – Что бы ты сделал на моем месте?
Я не помню, что двигался. Помню лишь, что со всей мощью ударил основанием ладони в дверь в шести дюймах над головой Кэррин. Удар прозвучал как выстрел, а я нависал над ней, тяжело дыша, – и разница в наших размерах была, черт возьми, почти комической. Если бы я захотел, мог бы обхватить ее шею одной рукой. И если бы сжал, эта шея легко сломалась бы.
Кэррин не шелохнулась. Не сделала ни единого движения. Она смотрела на меня снизу и ждала.
Это ударило меня: осознание того, о чем я подумал, что мои инстинкты криком приказывали мне сделать. И я внезапно обмяк, склонив голову. Дышал я неровными толчками. Потом закрыл глаза, пытаясь выровнять дыхание.
А потом она прикоснулась ко мне.
Легким жестом она положила ладонь на мое измочаленное предплечье. Двигаясь осторожно, словно я состоял из стекла, ее пальцы скользнули вниз по моей руке к ладони. Она мягко взяла ее и опустила, не прикладывая никаких усилий. Потом левой рукой взяла мою правую ладонь. Мы постояли так долгое мгновение, взявшись за руки и опустив головы. Похоже, она понимала, через что я прошел. Но не давила на меня. Она просто держала мои ладони и ждала, пока мое дыхание не восстановится.
И потом тихо сказала:
– Гарри, тебе нужно мое доверие?
Я напряженно кивнул, не говоря ни слова.
– Тогда ты должен в чем-то довериться и мне. Я на твоей стороне. И пытаюсь помочь.
Пусть все идет как идет.