— А где мне нужно будет жить? — Спросил Марк. — Я не хочу быть слишком далеко от своей семьи или Кристины.

— Мы собирались пригласить Кристину присоединиться к нам, — сказал Алек. — Ее знания о фейри будут полезны, как и отношения ее семьи с ними. Вы оба можете получить место в Нью-Йоркском Институте, и вы можете вернуться к своей семье, когда захотите.

Марк попытался обдумать эту мысль. Нью-Йорк казался таким далеким, но тогда он даже не задумывался, что ему делать теперь, когда кризис, казалось, миновал. Он не интересовался чем-то вроде Некроситета. Конечно, он мог бы остаться в Лос-Анджелесе, но если бы он это сделал, то был бы далеко от Кристины. Он уже скучал по Кирану, так же как и она; он не мог позволить себе скучать по ней тоже. Но какова будет его цель, если он последует за ней в Мексику? Что Марк Блэкторн хотел сделать со своей жизнью?

— Мне нужно подумать, — сказал Марк, удивляясь самому себе.

— Хорошо, — сказал Алек. — Бери столько времени, сколько тебе нужно. — Он взглянул на часы. — Мне нужно сделать кое-что важное.

* * *

Кристина сидела, поджав под себя ноги, и смотрела на море. Она знала, что должна присоединиться к остальным гостям: мать всегда ругала ее за то, что она задерживается в своей комнате во время светских приемов, но что-то в море успокаивало. Она будет скучать по нему, когда вернется домой: ровный барабанный бой прилива, постоянно меняющаяся поверхность волн. Всегда одно и то же, но всегда новое.

Если она немного повернет голову, то увидит Эмму с Джулианом, Марка, разговаривающего с Алеком. На сегодня этого было достаточно.

Тень упала на ее взгляд. — Привет, дружище.

Это был Диего. Он сел рядом с ней на большой плоский камень, который она нашла. Он выглядел более непринужденно, чем она видела его в течение долгого времени, в футболке и закатанных брюках-карго. Жестокий, порочный шрам на его лице заживал быстро, как и шрамы Сумеречных Охотников, но он никогда не исчезнет до невидимости. Внешне он никогда больше не будет идеальным Диего. Но внутри он так изменился к лучшему, подумала она. И это было действительно важно.

— En qué piensas? — Это был тот же самый вопрос, который он всегда задавал ей, настолько распространенный, что это была внутренняя шутка между ними. О чем ты думаешь?

— Мир кажется мне теперь таким странным, — сказала она, глядя на свои босоножки. — Я не могу понять, почему Аликанте потерян для нас. Родина Сумеречных Охотников больше не является нашим домом. — Она заколебалась. — Мы с Марком счастливы быть вместе, но также и грустны; уход Кирана ощущается как клин, вырезанный из наших отношений. Это все равно что вырезать Идрис из мира сумеречных охотников. Кусок, которого не хватает. Мы все еще можем быть счастливы, но не будем целыми.

Это был первый раз, когда она заговорила с Диего о странном характере своих отношений. Ей было интересно, как он отреагирует. Он только кивнул. — Идеального мира не существует, — сказал он. — То, что мы имеем сейчас, — это рана, но все же лучше, чем был Холодный мир, и лучше, чем была Когорта. Очень немногие люди имеют возможность протянуть руку и изменить несправедливость, которую они видят в мире, но ты сделала это, Кристина. Ты всегда хотел положить конец Холодному миру, а теперь все кончено.

Странно тронутая, она улыбнулась ему. — Как ты думаешь, мы когда-нибудь услышим что-нибудь от Идриса?

— Когда-нибудь — это очень долго. — Он сложил руки на коленях. До сих пор никакой связи не было. Алек-Консул — послал огненное сообщение Идрису в день официального расторжения Холодного мира, но ответа не последовало. Они даже не могли быть уверены, что оно было получено; обереги вокруг Идриса теперь были толще и сильнее, чем любые обереги прежде. Родина Сумеречных Охотников стала одновременно тюрьмой и крепостью. — Зара очень упряма. Это может быть очень долго. Диего сделал паузу. — Алек предложил мне должность Инквизитора. Конечно, должно быть голосование, но…

Кристина бросила ее руки вокруг его широких плеч. — Поздравляю! Это замечательно!

Но Диего выглядел не совсем счастливым. — Я чувствую, что не заслуживаю быть Инквизитором, — сказал он. — Я знал, что стражи Совета, те, что работают в Гарде, находятся под властью Когорты. Я сказал об этом Джейми, когда они вошли, сопровождая Зару и других заключенных. Но я не стал возражать. Я верил, что это невозможно, что я один вижу потенциальную проблему.

— Никто не мог предвидеть того, что случилось, — сказала Кристина. — Никто бы не подумал, что это самоубийственный гамбит, и ничто другое не сработало бы, даже если бы на их стороне была охрана. Кроме того, быть Инквизитором — это не милость и не награда. Это услуга, которую вы оказываете. Это способ расплатиться с миром.

Он начал улыбаться. — Полагаю, что да.

Она подмигнула. — Кроме того, я счастлива знать, что если мне понадобится кто-то, кто склонит закон в мою пользу, у меня будет могущественный друг.

— Я вижу, ты многому научилась у Блэкторнов, — мрачно сказал Диего.

Над ними промелькнула тень — темнее тучи и слишком большая, чтобы быть чайкой. Отстранившись от Диего, Кристина запрокинула голову. Летящая фигура парила в небе, мерцая белым на фоне темно-синего. Он сделал круг, а затем начал снижаться, готовясь приземлиться на песок.

Кристина вскочила на ноги и начала спускаться по камням к пляжу.

* * *

Солнце уже опустилось и коснулось края горизонта. Теперь это был огромный светящийся шар оранжевого и красного цветов, освещающий океан полосами металлического золота.

Джулиан стоял у отметки прилива — четко очерченной темной полосы на песке. Эмма была рядом с ним, ее бледно-золотые волосы выбились из заколки, которую она вставила, чтобы удержать их; втайне он был доволен. Ему нравились ее волосы. Ему нравилось вот так стоять рядом с ней, брать ее за руку и не моргать. На самом деле, почти все, кого они знали, казалось, были настолько довольны этим, что он задавался вопросом, не было ли у многих из них уже подозрений.

Может быть, так оно и было. Он не возражал.

Он снова рисовал Эмму, когда мог заставить ее сидеть спокойно и быть моделью. Он так долго рисовал ее в тайне, картины были единственным выходом для его чувств, что рисовать ее движущейся, смеющейся и улыбающейся, размытое пятно золотых, синих и янтарных тонов, было почти больше, чем могло выдержать его сердце.

Он нарисовал Тая у кромки воды, и Дрю, задумчивую или хмурую, и Хелен с Алиной вместе, и Марка, поднявшего глаза к небу, как будто он всегда искал звезды.

И он нарисовал Ливви. Он рисовал Ливви, которую всегда знал и любил, а иногда-Ливви из Туле, которая помогла исцелить его сердце от раны, нанесенной потерей сестры.

Она никогда не будет полностью исцелена. Это всегда будет больно, как и смерть его матери, как и смерть его отца. Как и смерть Артура. Он будет таким же, как все, особенно Сумеречные охотники: лоскутное одеяло любви и горя, приобретений и потерь. Любовь помогла тебе принять горе. Ты должен был почувствовать все это.