перьев – двадцать два. Узорчатого шелка – восемнадцать рулонов. Других материалов разных цветов – тридцать рулонов. Меховых одежд разных – сто тридцать две штуки. Одежд меховых на матерчатой подкладке и одинарных – триста сорок. Часов – восемнадцать. Поясов – девять. Прочих вещей из бронзы и олова – более пятисот. Жемчугов – девять связок. Головных украшений из червонного золота – сто двадцать три. Драгоценности мелкие разные – не подсчитывались. Подушек из желтого шелка, употребляемых при императорском дворе, – три. Украшений, платьев и юбок, разрешенных к ношению только в императорском дворце, – восемь наборов. Яшмовых поясов – два. Желтого атласа – два куска. Серебра – семь тысяч лян, золота – сто пятьдесят два ляна. Медных монет – семь тысяч пятьсот связок».

Потом были перечислены предметы утвари и вещи, которые присылали в качестве подарков во дворец Жунго. Бумаги на право владения землей и строениями и вся деловая переписка членов семьи Цзя были опечатаны.

Цзя Лянь, стоя в отдалении, слушал чтение описи и недоумевал, почему в списке нет вещей, которые конфисковали у него. Но когда чтение основного списка закончилось, он вдруг услышал:

– Среди конфискованных вещей имеются долговые расписки, по которым взимались недозволенные проценты, что уже само по себе является вымогательством. Если Цзя Чжэн скажет, кто их владелец, это смягчит его вину.

Цзя Чжэн, стоявший на коленях, ударил челом и воскликнул:

– Ведь я не занимался домашними делами и ничего об этом не знаю. Спросите у моего племянника Цзя Ляня!

– Сундук с этими бумагами найден в моей комнате, – воскликнул Цзя Лянь, – разве я посмею говорить, что он мне неизвестен?! Только прошу вас, смилуйтесь надо мной, господин! Мой дядя действительно ничего об этом не знает.

– Твой отец провинился перед государем, и тебе придется отвечать вместе с ним, – сказали ваны. – Ты сейчас признался, и это хорошо… Охраняйте его, – обратились они к своим людям. – Всех остальных пусть освободят! Дорогой Чжэн, вам придется ожидать дальнейших повелений государя, а мы поедем во дворец. Чиновники и стражники будут ждать нашего возвращения!

С этими словами они сели в паланкины и уехали. Цзя Чжэн полз на коленях, провожая их до вторых ворот.

– Можете не беспокоиться, – сказал ему на прощание Бэйцзинский ван, протягивая руку.

На лице его появилось сочувственное выражение, словно ему было неприятно за все происходящее.

Ответ вана вернул Цзя Чжэну присутствие духа, но все же он оставался расстроенным.

– Почтенный господин, навестите старую госпожу, – сказал Цзя Лянь.

Цзя Чжэн торопливо поднялся с колен и поспешил во внутренние покои. У женщин-привратниц был растерянный вид, и Цзя Чжэн не имел желания ни о чем их расспрашивать. Он вбежал в дом матушки Цзя, где застал всех в слезах… Госпожа Ван и Бао-юй молча стояли возле матушки Цзя и плакали. Госпожа Син содрогалась от рыданий.

При виде Цзя Чжэна женщины закричали:

– Господин пришел!..

И вслед за тем они сообщили матушке Цзя:

– Почтенная госпожа, успокойтесь, с господином Цзя Чжэном ничего не случилось, он пришел к вам!

Матушка Цзя с трудом открыла глаза.

– Сын мой, – проговорила она, – я уже не надеялась тебя увидеть!

Она судорожно зарыдала. Вслед за нею зарыдали все находившиеся в комнате.

Опасаясь, что чрезмерные слезы могут повредить здоровью матушки Цзя, Цзя Чжэн первый овладел собой и произнес:

– Успокойтесь, матушка! Хотя дело серьезное, государь не оставил нас своей небесной милостью, и оба вана оказались добрыми. Правда, мой старший брат временно находится под стражей, но, когда все выяснится, я надеюсь, государь и по отношению к нему проявит милосердие. А пока никому нельзя выходить из дому!

Заметив отсутствие Цзя Шэ, матушка Цзя снова расстроилась, и Цзя Чжэну несколько раз приходилось ее утешать.

Никто из собравшихся у матушки Цзя не осмеливался уходить. Лишь госпожа Син поспешила к себе, но увидела на дверях своего дома замки и печати; девочки и старухи-служанки сидели под стражей в нескольких комнатах.

Попасть в дом было невозможно, и госпожа Син с громкими рыданиями поплелась к Фын-цзе. Здесь тоже вторые ворота оказались опечатанными, открытой была лишь дверь в одну из комнат, из которой доносилось беспрерывное всхлипывание.

Госпожа Син вошла и увидела Фын-цзе: лицо ее было пепельно-серого цвета, глаза закрыты. Рядом стояла Пин-эр и плакала. Госпожа Син решила, что Фын-цзе умерла, и снова разразилась воплями.

Пин-эр бросилась к ней:

– Не плачьте, госпожа! Ее только что принесли, она была совсем как мертвая. Потом она отлежалась, пришла в себя, поплакала и сейчас немного успокоилась. Соберитесь с духом! Вы не знаете, как чувствует себя старая госпожа?

Госпожа Син ничего не ответила и снова отправилась к матушке Цзя.

Она не могла сдержать горе и скорбь. Вокруг нее находились только люди Цзя Чжэна; муж ее и сын были арестованы, невестка опасно больна, дочь терпела страдания, а самой ей некуда было деваться.

Все как могли утешали госпожу Син. Ли Вань приказала служанкам убрать комнату в своем доме и пригласила госпожу Син временно пожить у нее. Госпожа Ван послала к ней нескольких служанок.

Цзя Чжэн, нервно теребя усы, с затаенным страхом ждал решения императора. Вдруг за воротами зашумели стражники, послышались крики:

– Ты откуда?.. Раз ты оказался здесь, мы тебя запишем в список, свяжем и передадим господам из приказа Парчовых одежд.

Цзя Чжэн выглянул наружу и увидел Цзяо Да.

– Ты зачем здесь? – строго спросил он.

Цзяо Да, топая ногами и взывая к небу, запричитал:

– Я постоянно увещевал своих непутевых господ, а они считали меня своим врагом! Разве вы не знаете, сколько мне пришлось вытерпеть лишений, когда я служил вашему деду? И вот сейчас я попал в оборот: старший господин Цзя Чжэнь и братец Цзя Жун арестованы, их увез какой-то ван; служители ямыня позорили наших женщин, загнали их в пустой зал и заперли. Совести у этих сволочей не больше, чем у свиней и собак! В доме все описали, а потом вещи увезли, не оставив даже обломков деревянной посуды и осколков от фарфоровых чашек! И теперь еще меня хотят связать! Я прожил почти девяносто лет и сам когда-то по приказу вашего деда вязал людей! Кто они такие, чтобы меня вязать? Я сказал, что я из западного дворца, и убежал. Те люди слушать ничего не хотели, потащили меня сюда, а здесь, оказывается, то же самое! Мне не нужна моя жизнь, буду биться насмерть!

Он начал наносить удары головой.

Служители ямыня, глядя на старика и помня наказ ванов, не осмелились проявить жестокость.

– Успокойся,