ли он какой-нибудь результат? Однозначно! Результат будет таким, которого никто не сможет ожидать, и совершенно неважно, что никакого успеха он ему не принесет.

Этому варианту Филипп и отдает предпочтение, потому что, выбирая его, помимо неизбежного завершения этого этапа в жизни он получает шанс создать что-то новое и еще раз предстать перед обществом в качестве Творца.

Глава 17. Кривой день

— Простите меня за то, что я собрал вас всех ради пары слов. Встреча наша будет действительно очень короткой, и я скажу всего несколько фраз, но мне очень хотелось, чтобы вы были рядом — и чтобы сидели рядом — когда я буду вам говорить то, что должен сказать. Мне необходимо смотреть вам в глаза, и я хочу, чтобы вы просто слушали меня.

В голосе Филиппа звучали нотки, которых раньше никто, кроме разве что Аарона, не замечал, а сами слова были пропитаны какой-то болью и тревогой. Как это обычно бывало на собраниях в «Кинопусе», он сидел на краю сцены. Его же аудитория сегодня занимала первый ряд в зрительном зале. Марка Эго на этот раз он не пригласил.

Филипп начал обводить взглядом друзей, по имени называя каждого, с кем встречался его взгляд.

— Аарон, Артур, Саад, Я'эль, Агнесса, Симон… Вы, конечно же помните, что мне понадобилось какое-то время, чтобы закончить «Притчу…». Я имею в виду то время, когда я наконец-таки увидел то, как должна была закончиться история Омида, а не предшествующий этому период творческого голода. Мне пришлось кое-что пережить и через кое-что пройти, чтобы быть в состоянии решить поставленную перед собой задачу. Сегодня я нахожусь в подобной ситуации, и мне нужно время на то, чтобы дать им обещанную сенсацию. Не знаю точно, как долго продлится мое отсутствие, но полагаю, что речь идет о двух или максимум трех неделях. Задачу облегчает то, что на этот раз мне не нужно будет проходить через какие-то необходимые испытания. Я иду через них уже много-много лет, и я полагаю, что смогу поставить такой спектакль, увидев который никто из них не сможет и подумать о его коммерциализации.

Филипп говорил вполголоса, размеренно, продумывая каждое слово и расставляя смысловые акценты. Закончив же свою короткую речь, он совсем ненадолго задумался о том, стоило ли ему сказать еще что-нибудь, но, не найдя ничего путного, лишь глубоко вздохнул.

— Пожалуй, это все. Что ж, остаемся на связи. Вы там только свои проекты не запорите, делайте все так, как они планируют, но только не забрасывайте эту сцену, — попросил их Филипп, похлопав по краю сцены. — Симон-то здесь у нас хозяин, но нужно, чтобы и остальные не чувствовали себя гостями. Договорились?

Друзья, все еще следуя пожеланиям Филиппа смотреть в глаза и внимательно слушать, молча кивнули.

— Черт возьми, какой-то день сегодня кривой вышел, — отрезал Филипп, словно отрешаясь от очередного неудачного дубля.

Часть пятая. Транжира

Глава 1. Об историях, рассказчиках и врачах

В первый раз Филипп дал о себе знать лишь через девять дней, сделав три очень коротких звонка Аарону, Я'эль и Сааду. Диалоги, которые состоялись между ними, фактически отличались лишь именами тех, к кому он обращался.

— Алло?

— Привет, (называет имя собеседника)!

— Филипп? Привет! Как дела?

— Нормально. Все под контролем. Буду краток. Нашу июльскую поездку в ресорт помнишь?

— Да, помню.

— И свой рассказ?

— Да…

— Придай ему читабельную форму и как можно скорее перешли мне, на всякий случай распечатай и держи наготове эти бумаги, и готовься к моноспектаклю.

— …!!!???

— На связи. Скоро встретимся.

— Пока…

Филипп всегда любил театр во всех его проявлениях, но трепетал перед моноспектаклями. Способность артиста играть моноспектакль он ценил превыше всего, и когда в городе проходил ежегодный фестиваль самым тяжелым испытанием для Филиппа было сделать выбор между одним из двух спектаклей, которые начинались одновременно на разных площадках.

Как-то раз, сидя за кружкой пива, он завел дискуссию о театре в русло моноспектаклей. Филипп обычно предпочитал обходить эту тему стороной, не зная отношение собеседника к данному виду театрального искусства. В прошлом, ему приходилось выслушивать мнения людей, которые говорили о серости и пресности природы таких спектаклей, а самих актеров называли эгоистами и нарциссами. Слышать ему это было крайне неприятно, и, не желая вступать в бессмысленную полемику, он навсегда закрывал эту тему в общении с этими людьми. На этот же раз, распознав нескрываемый интерес друзей к одному из недавно посещенных моноспектаклей, он решил поделиться своим восприятием. Уже через несколько минут после открытия темы Филипп пребывал в эйфории и, по обыкновению, уставился куда-то в бесконечность, не переставая при этом общаться с сидящими рядом друзьями. Он будто считывал с никем не видимого телесуфлера бегущий текст, который и не думал завершаться, но читать который было наслаждением как для чтеца, так и для слушателей.

— В моноспектакле внимание зрителя постоянно приковано к тебе. У тебя не будет ни доли секунды на передышку, если ты вдруг устанешь, и никто из труппы не сможет поддержать тебя, если ты вдруг дашь сбой. Но именно тобой будут восхищаться зрители, и именно о тебе будут они говорить, когда выйдут из зала наружу, так и не рискнув пройти за кулисы, подойти к тебе и поздравить с премьерой, о чем будут сожалеть всю оставшуюся жизнь.

Читая, если можно так выразиться, свой текст, Филипп словно сам играл свой здесь и сейчас создаваемый спектакль. Ему не нужно было заранее учить свою роль — он был самим собой. Его не волновало, не перекосилась ли та или иная деталь одежды. Ему не нужно было беспокоиться о том, сколько у него было зрителей, как был установлен свет, какая звучала музыка. Он просто рассказывал