толпе, но не могла разглядеть. Еще совсем недавно он был с ней рядом около королевской верфи. Тем вечером Микель просил ее любви. Мерсе испугалась. Она совсем не чувствовала себя привлекательной, но огненная вода, бесконечная печаль в глазах молодого человека и тот факт, что многие женщины с радостью отдавались своим защитникам, сделали свое дело. Мерсе уступила. Все произошло быстро, без удовольствия и даже немного болезненно. Они не раздевались; Микель взял ее на берегу у одной из рыбацких лодок, под великолепной луной. Стоны и вздохи солдата смешивались с другими такими же и с криками наслаждения, притворного или искреннего, слетавшими с уст других женщин, лежавших под своими кавалерами неподалеку. Мерсе считала, что после всего пережитого в Сабанеле, где ее обрекли на смерть, где тюремщики издевались над ней, пока ее изможденный вид не стал вызывать у них отвращение, она больше никогда не отдастся мужчине. Но огненной воде неведомы воспоминания и переживания, плохие или хорошие, – и после двух или трех плошек Мерсе позволила молодому человеку жадно мять ее грудь. Потом стала думать о Бернате. Он был единственным мужчиной, кого она сама пускала в святая святых. «Все совсем иначе», – заключила Мерсе, когда Микель, исчерпав свои силы, начал поправлять одежду и счищать с нее песок. Жестокий и угрюмый в жизни, бывший корсар весь исходил нежностью, когда держал ее в своих объятиях. Какое зло совершила Мерсе, чтобы ее ославили дочерью Сатаны и разрушили ее счастье? Она была счастлива с Бернатом, с ним она чувствовала себя настоящей женщиной.

Желание увидеть Микеля на берегу потихоньку исчезло. Стал бы он спать с ней, если бы знал, что она дочь Сатаны? Мерсе ухмыльнулась. Ее окружали солдаты, как и многих женщин. Всюду кипела жизнь, на волнах качались галеоты, транспортные суда и галеры. Звучали флейты и литавры. Лодочники перевозили на суда вооруженных людей. Сотни лошадей, ожидающих погрузки на борт, нервно ржали и брыкались. Крики, слезы, поцелуи, слова прощаний – и даже стычки… У Мерсе голова шла кругом от этого хаоса. И вдруг какой-то солдат, проходя мимо, поцеловал ее в губы. Мимолетный, неожиданный поцелуй. Не успела Мерсе опомниться, как ее уже целовал другой. Она покачала головой, будто не веря. Вскоре к ней подошел и третий, но Мерсе поспешила прочь, вытянув перед собой руки. Солдаты засмеялись, а затем прыснула и сама Мерсе. Кто-то ей даже захлопал.

– Мы вернемся за тобой, красотка, – пообещал один.

– И вернемся с победой! – воскликнул второй.

– За тобой и за всеми женщинами Каталонии! – раздались возгласы.

Возгласы, аплодисменты, смех. После того, что случилось в ночи, праздника, огненной воды и вина, Мерсе встретила утро словно во сне. Но вот крики усилились:

– Да здравствует адмирал!

– Святой Георгий!

Раздался боевой клич. Солдаты и горожане расступились, освобождая проход Бернату Эстаньолу. Мерсе увидела, как он направляется к тому месту, где она стояла; коль скоро путь его лежит к верфям, ему придется пройти мимо нее. Там вместе с епископом и прелатами его ждали знамена и вымпелы, их освятили в Святой Марии во время торжественной мессы и крестным ходом доставили на берег. Бернат шествовал в окружении стражников, офицеров и советников. Рядом с ним шла новая графиня, чья беременность уже была заметна, а впереди всех, свободный, восторженный, жадно разглядывая все вокруг, бежал Арнау, одетый в голубые шелка, сияющие на весеннем солнце. Родинка над правым глазом выделялась так же четко, как у его отца.

Они двигались прямо к Мерсе. У женщины перехватило дух. Все ее внимание было приковано к трехлетнему мальчику, стремительно бегущему в ее сторону. Кто-то дернул ее за руку, чтобы она подвинулась. Но Мерсе отмахнулась. Арнау был всего в двух шагах. Если Бернат, Марта или кто-то из свиты ее и узнал, то ей это было неведомо. Мерсе видела только Арнау. Она распростерла руки, и мальчик, сбитый с толку, упал в ее объятия. Мерсе крепко прижала его к себе.

Арнау закричал. Мерсе умоляла его замолчать, покрывала его лицо поцелуями, словно пытаясь наверстать упущенное за годы разлуки. Бернат бросился к матери и сыну, за ним – охрана. Солдаты и зеваки окружили адмирала плотным кольцом, тот криками побуждал солдат освободить сына. Но Мерсе не отпускала малыша, тот хныкал, отталкивал ее, рвался у нее из рук, а солдаты колебались, боясь причинить ребенку вред.

– Мерсе, отпусти его! – закричал Бернат.

– Прочь от него, дьяволица! – потребовала графиня.

Офицер держал Мерсе за волосы, а она крепко обнимала сына: Арнау, захлебываясь слезами, уже почти не мог дышать. В руке офицера блеснул кинжал. «Как прикажете», – словно говорил его взгляд адмиралу. Мерсе подставила офицеру затылок – чистый и беззащитный, как у животного перед жертвоприношением. Бернат не колебался:

– Давай! Освободи ребенка!

Офицер с такой силой потянул Мерсе за волосы, что едва не оторвал ее от земли. Еще рывок – и вот обнажилась ее белая шея, но тут сквозь толпу с криками пробился человек.

– Нет! Стойте! – кричал Уго, содрогаясь всем телом. – Бернат, умоляю, – просил он, не сводя глаз с острого лезвия, блестевшего на солнце.

Бернат не ответил на его мольбу – это сделал епископ Барселоны, который, двигаясь вместе с процессией навстречу адмиралу, быстро преодолел остававшиеся до места происшествия несколько шагов. За его спиной, на верфях, охраняемых солдатами, развевались флаги.

– Во имя Господа, остановись!

Ясный и сильный голос возвысился над ропотом толпы, и солдат, уже поднявший Мерсе за волосы, чтобы покончить с нею, разжал руку.

Уго с силой выдохнул. Епископ и его люди подошли к Мерсе, которая все еще обнимала Арнау.

– Это не дело вашего преосвященства! – прорычал Бернат.

Епископ холодно взглянул на него.

– Милосердие – всегда дело Церкви, – ответил епископ. – Чего ты добьешься, умертвив рабу Божию? – спросил он, повысив голос.

Бернат хотел возразить, но епископ заставил его замолчать легким, но властным движением руки.

– Сегодня каталонский флот отправляется в плавание под знаменами, которые мы только что благословили в соборе, – произнес епископ, указывая на развевающийся в вышине крест святого Георгия, – так давайте же бороться с нашими врагами, а не навлекать несчастье на армаду бесполезной местью, – добавил преподобный. – Бог милостив. Последуем Его примеру.

Люди передавали друг другу слова епископа, и в единый миг Бернат почувствовал, что на него устремлены сотни глаз, умоляющих не навлекать беду на корабли, которые должны вот-вот отправиться в плавание. Они отплывали на войну, и любое дурное предзнаменование могло повлиять на боевой дух войск – особенно если оно исходило от самого епископа. Бернат неохотно согласился.