в планирование работы новой лаборатории и действительно внес его. «Было очень важно, чтобы вся лаборатория договорилась о весьма немногих основных направлениях развития, – пишет Ханс Бете, – а все остальные темы считались второстепенными. Теллер принял активное участие в определении этих основных направлений… Решение о распределении работы между членами теоретического отдела было принято на общем собрании всех ученых этого отдела, и здесь мнение Теллера также сыграло важную роль»[2290].

Однако в том апреле Теллер не получил никакой соответствующей административной должности, и это упущение его обидело. Он обладал достаточной квалификацией, чтобы возглавить теоретический отдел; Оппенгеймер назначил начальником этого отдела Ханса Бете. Он мог возглавить и отдел, посвященный работе над оружием, основанным на термоядерном синтезе, супербомбой, но такой отдел не был создан. Сотрудники лаборатории решили на своей первой конференции, а комитет Льюиса подтвердил в мае, что термоядерные исследования будут в основном ограничены теоретическими изысканиями и получат гораздо более низкий приоритет, чем работа над делением. Поскольку для любого термоядерного устройства требовалась запальная атомная бомба, ее в любом случае необходимо было разработать первой, а человеческие ресурсы в военное время были ограничены[2291].

«То, что меня назначили начальником [Теоретического] отдела, – отмечает Бете, – было болезненным ударом для Теллера, который работал в проекте по созданию бомбы почти с первого для его существования и считал, причем вполне справедливо, что превосходит по старшинству всех в Лос-Аламосе, включая и Оппенгеймера». Бете считал, что его выбрали потому, что его «более медленный, но и более уравновешенный подход к жизни и к науке мог принести больше пользы на этой стадии развития проекта, когда нужно было строго следовать принятым решениям и выполнять подробные расчеты, а потому неизбежно предстояло большое количество административной работы»[2292]. Теллер был иного мнения об уравновешенном подходе своего старого друга: «Бете поручили организовать работу, и, по моему мнению, которое вполне может быть ошибочным, он чересчур сильно заорганизовал ее. В получившейся организации было слишком много военного, слишком много прямого подчинения»[2293]. С другой стороны, Теллер неоднократно хвалил работу Оппенгеймера по руководству Лос-Аламосом, в которую входили и назначение Бете, и утверждение принятых Бете решений:

В течение всей войны Оппи точно знал, что именно происходит во всех частях лаборатории. Он невероятно быстро и точно анализировал проблемы, как человеческие, так и технические. Из более чем десяти тысяч человек, которые в конечном счете работали в Лос-Аламосе, Оппи близко знал несколько сотен, то есть он знал, какие у них отношения друг с другом и что ими движет. Он умел организовывать, убеждать, ублажать, утешать – в общем, руководить эффективно и в то же время незаметно. Он был образцом самоотверженности, героем, никогда не терявшим своей человечности. Тем, кто его огорчал, бывало стыдно. Лос-Аламос обязан своим поразительным успехом талантливому, энергичному и авторитетному руководству Оппенгеймера[2294].

«Мне кажется, что [Теллеру], возможно, не нравилось, что я стал его начальником, – говорит в заключение Бете. – Еще больше ему не нравилось ограничение свободы всеобщих обсуждений… Но еще больше ему не нравилось то, что [из-за отсутствия административных контактов] он оказался отдален от Оппенгеймера»[2295].

Теоретическая сложность «супербомбы» ставила перед Теллером интересную задачу, подобной которой он не нашел в работе над бомбой атомной; кроме того, это давало возможность создать направление работы, которое он мог возглавить. «Весной 1943 года, при создании Лос-Аламоса, – как пишет он сам и подтверждает техническая история лаборатории[2296], – исследования, связанные с супербомбой, были одной из его задач»[2297]. На все лето 1943 года он смирился с отсрочкой этих исследований; он помогал Бете в решении более насущных задач разработки методов вычисления значений критической массы и эффективности ядерных реакций для различных конструкций бомбы. Тем же летом экспериментальные исследования в Университете Пердью установили, что сечение реакции синтеза для дейтерия гораздо больше, чем предполагалось. В сентябре Теллер сообщил об этих результатах Управляющему совету Лос-Аламоса и предложил возобновить исследовательскую работу над супербомбой. Но затем на Холм приехал Джон фон Нейман, который должен был поддержать и расширить исследования имплозии Сета Неддермейера, и Теллер в течение нескольких месяцев был занят разведкой этой новой территории.

Осенью 1943 года Эмилио Сегре получил в свое распоряжение новую лабораторию. В Беркли он занимался измерениями интенсивности спонтанного деления – то есть деления, происходящего естественным образом, без бомбардировки нейтронами, – урана и плутония. Измерения эти были трудоемкими, так как в маленьких образцах, которые использовал Сегре, частота таких событий была крайне низкой, но сами они были жизненно важными. Они позволяли определить, до какой степени активный материал бомбы необходимо очищать от вкраплений легких элементов – поскольку очистка, превосходящая уровень фонового спонтанного деления, не имела смысла, – а также с какой скоростью должна происходить сборка в пушечных конструкциях, чтобы избежать преждевременной детонации. Сегре пришлось переместиться за пределы горы Лос-Аламос, чтобы защитить свои новые и более своенравные измерительные приборы от воздействия излучения, которое генерировали другие эксперименты:

В это время я получил отдельную маленькую лабораторию для измерения спонтанного деления, и она не была похожа ни на что, виденное мною до или после этого. Она представляла собой бревенчатую хижину, которую раньше занимал лесник, в уединенной долине в нескольких милях от Лос-Аламоса. Попасть туда можно было только на джипе, по тропе, проходившей через поля с фиолетовыми и желтыми астрами и каньон, на стенах которого были вырезаны индейские узоры. Однажды мы нашли на этой тропе крупную гремучую змею. Бревенчатая лаборатория, стоявшая в роще, в тени огромных широколистных деревьев, была расположена в одном из самых живописных мест, о каких только можно было мечтать[2298].

В декабре Сегре сделал на этой полевой станции в каньоне Пахарито важное открытие. Интенсивность спонтанного деления природного урана была там приблизительно такой же, как в Беркли, но для 235U она оказывалась выше на полевой станции. Сегре заключил, что это различие связано с нейтронами космических лучей, обычно слишком медленными для деления 238U, но способными вызвать деление 235U. Космические лучи выбивают нейтроны из верхних слоев атмосферы, а полевая станция находилась на 2250 метров ближе к этой области, чем расположенный на уровне моря Беркли. Если обеспечить защиту от таких залетных нейтронов, в качестве активного материала бомбы можно было бы использовать гораздо менее очищенный 235U, чем считалось раньше. Снижалась и вероятность преждевременной детонации: пушка, которая должна была обеспечить сборку критической массы 235U, могла иметь меньшую дульную скорость, и ее можно было