Это время настало в августе, когда президент готовился к встрече с британским премьер-министром в Квебеке. Бор вернулся в американскую столицу. «В 5 часов вечера 26 августа, – пишет он, – президент принял Б. в Белом доме, совершенно частным образом»[2280]. Рузвельт «был очень сердечен и в прекрасном настроении»[2281], – говорит Оге Бор, и это неудивительно, учитывая быстрое продвижение союзных армий в Европе. Он уже прочитал меморандум Бора; он «в высшей степени любезно предоставил Б. возможность объяснить его взгляды и говорил, весьма откровенно и воодушевляюще, о своих собственных надеждах»[2282]. ФДР любил очаровывать; как рассказывает Оге Бор, Нильса Бора он очаровал своими рассказами:

Рузвельт согласился, что необходимо попытаться обратиться к Советскому Союзу с инициативой предлагаемого типа, и сказал, что очень сильно надеется, что такой шаг принесет благоприятные результаты. По его мнению, Сталин достаточно прагматичен, чтобы сознавать революционную важность этих научных и технических достижений и возможных следствий из них. В связи с этим Рузвельт описал свои впечатления от встречи со Сталиным на Тегеранской конференции, а также рассказал несколько забавных историй о своих разговорах и спорах с Черчиллем и Сталиным. Он упомянул, что слышал о том, как прошли переговоры с Черчиллем в Лондоне, но добавил, что Черчилль часто реагирует подобным образом при первом упоминании новых идей. Однако, сказал Рузвельт, им с Черчиллем удалось прийти к соглашению, и он считает, что Черчилль в конце концов согласится с его точкой зрения на этот вопрос. Он обещал обсудить эти проблемы с Черчиллем на предстоящей встрече и выразил надежду снова увидеть отца вскоре после этого[2283].

Встреча продолжалась полтора часа. В 1948 году Бор рассказывал Роберту Оппенгеймеру о более конкретных обещаниях президента. «У профессора Бора создалось впечатление, – пишет Оппенгеймер, – что после обсуждения этого вопроса с премьер-министром президент вполне может предложить [Бору] отправиться с ознакомительной миссией в Советский Союз»[2284].

«Вряд ли нужно говорить о том, насколько воодушевлен и благодарен был отец после встречи с Рузвельтом, – продолжает Оге Бор, – эти дни были наполнены самыми оптимистичными ожиданиями»[2285]. Бор встретился в Бостоне с Франкфуртером и рассказал ему о разговоре с президентом. Франкфуртер посоветовал Бору еще раз изложить свои предложения в благодарственной записке, и к 7 сентября Бор сумел ужать ее до одной длинной страницы. Франкфуртер передал записку помощнику Рузвельта. Бор стал нетерпеливо ждать развития событий.

Главы двух государств отложили обсуждение «трубных сплавов» до конца конференции; в конце сентября они уединились в имении Рузвельта в городке Гайд-Парк в долине Гудзона. «Там разыгрался следующий акт этого мрачного фарса, – пишет Ч. П. Сноу. – Рузвельт безо всякой борьбы согласился с мнением Черчилля о Боре»[2286]. Результатом этой дискуссии стала секретная памятка, явно сочиненная Черчиллем, которая представляла предложения Бора в искаженном виде, отвергала их и впервые формулировала англо-американскую позицию по первому применению нового оружия:

[1.] Предложение о предоставлении всему миру информации о трубных сплавах с расчетом на заключение международного соглашения относительно их применения и контроля не принимается. Эта тема по-прежнему должна считаться совершенно секретной; однако, когда «бомба» будет наконец готова, она, возможно, может после зрелого размышления быть использована против Японии, которая будет предупреждена, что такие бомбардировки будут продолжены вплоть до ее капитуляции.

2. Полноценное сотрудничество между Соединенными Штатами и правительством Британии в области разработки трубных сплавов военного и коммерческого назначения должно продолжаться после поражения Японии, пока оно не будет прекращено по обоюдному согласию.

3. Следует провести расследование деятельности профессора Бора и принять меры, исключающие утечки информации с его стороны, в особенности передачу информации России[2287].

На следующий день, 20 сентября, глубоко возмущенный Черчилль писал Черуэллу:

Нас с президентом очень беспокоит профессор Бор. Как он вообще ввязался в это дело? Он активно выступает за гласность. Не имея на то разрешения, он разгласил информацию верховному судье [sic] Франкфуртеру, который сказал президенту, к большому его удивлению, что ему известны все подробности. Он говорит, что состоит в активной переписке с одним русским профессором, своим старым другом, находящимся в России, которому он уже писал и, возможно, до сих пор продолжает писать по этой теме. Русский профессор приглашал его приехать в Россию для обсуждения этих вопросов. Что все это означает? Мне кажется, что Бора нужно взять под стражу или, во всяком случае, объяснить ему, что он находится на грани совершения тяжких преступлений. Раньше я не представлял себе ничего подобного… Мне это совершенно не нравится[2288].

После этой вспышки в Гайд-Парке за Бора вступались перед Черчиллем и Андерсон, и Галифакс, и Черуэлл; Буш и Конант защищали Бора перед ФДР. Датский ученый не был взят под стражу. Но и на встречи с президентом Соединенных Штатов его больше не приглашали. Ознакомительная поездка в СССР тоже не состоялась.

Невозможно измерить то, что потерял мир в том сентябре. Дополнительность бомбы, заключенную в ней смесь надежды и угрозы, невозможно отменить решениями глав государств; их непрочной власти для этого далеко не достаточно. Деление ядер и термоядерный синтез не учреждаются решениями парламента; они представляют собой фундаментальные рычаги физического мира. Они были открыты потому, что их можно было открыть, и человек не в силах ни ограничить их патентом, ни спрятать под спудом.

Эдвард Теллер приехал в Лос-Аламос в апреле 1943 года, в месяц основания лаборатории, готовый к полноценному участию в ее работе. Ему было тридцать семь лет; у него было смуглое лицо с кустистыми, подвижными черными бровями и тяжелая, неровная походка. Станислав Улам вспоминает, что он был «моложав, неизменно энергичен, очевидно честолюбив и одержим горячим стремлением к великим свершениям в физике. Он был человеком сердечным и явно хотел подружиться с другими физиками»[2289]. В феврале у Теллера родился первый ребенок, сын, которого назвали Полом. Теллеры привезли на необустроенную гору в Нью-Мексико два предмета, которые они считали необходимыми для душевного спокойствия, – концертный рояль Steinway, который Мици Теллер купила для мужа за двести долларов на распродаже имущества одной чикагской гостиницы, и новую автоматическую стиральную машину Bendix. Им выделили квартиру; Steinway занял почти все место в гостиной.

Теллер боролся за ядерную энергию с того самого момента, когда Бор впервые публично рассказал об открытии деления в 1939 году в Вашингтоне. Он помогал Роберту Оппенгеймеру в организации Лос-Аламоса и вербовке его сотрудников. Он надеялся внести вклад