Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет… А тут есть самолеты?
— Нет, все самолеты на фронте.
Зачем мы приехали, Кете? Чтобы смотреть в незнакомые лица? Чтобы ты прошлась по траве? Чтобы послушать случайные песни? Она спрашивала, есть ли тут тир, как раньше.
— Тут есть лимонад. Тот же, что и раньше. Хочешь, я куплю тебе лимонад?
От близости незнакомых ему было не по себе: Кете больно держалась за его руку и смотрела упрямо на свои пальцы, и передвигаться с ней в разукрашенной толпе, что сновала между киосками, было проблематично. Кете шла за ним, как собака, стараясь поверить, что хозяин знает дорогу. Он сдержался, чтобы не сказать в ответ на ее страх: зачем мы приехали, Кете?
Как и десять лет назад, он купил ей лимонада. Кете начала пить через трубочку, держа стакан одной рукой, а второй по-прежнему держась за рукав Альберта.
«Свободен путь для наших легионов,
Свободен путь для танковых колонн.
Империя — вот выбор миллионов,
Она даст хлеб, вернет спокойный сон».
Вместо трагической певицы, что пела о погибшей в море девушке, на сцену вышел кто-то с низким мужским голосом, что явно был создан для исполнения патриотических гимнов. Как не слыша его, Кете упорно пила.
— Кете?.. — Волосы ее были ярче и светлее этого дня.
— Спасибо. Мари говорила, что можно потрогать лошадей.
И снова патриотический гимн сменился лирической песней — на этот раз в ней пелось о юной невесте, что была брошена женихом на растерзание диких волков. Марии слушать это наскучило, оттого они нашли ее близ лошадей, которых готовили к соревнованию. Потрогать их можно было за отдельную плату. Мария крикнула, что все оплатит.
— Это самая быстрая, я поставлю на нее, — заявила она, показывая на серую в яблоках. — Прошлая фаворитка выбыла. Жаль, соревнование очень маленькое, места не так уж и много… У нас тоже есть лошадь. Но она у Дитера. Я хочу себе тоже, но… — Она не закончила.
Неловко улыбнувшись, Мария поправила на сестре платье и прошептала:
— Оно смотрится на тебе невероятно… Знаешь, ты в нем такая красивая!
— Спасибо, ты тоже очень красивая.
— Стало много патриотического материала, — сказал Альберт Марии, рассчитывая, что она почувствует себя виноватой.
Но та не собиралась винить себя за то, что заразила Кете мыслями о фестивале.
— Но остального тоже хватает, — возразила она. — Те же скачки, а вечером устроят самый большой фейерверк, нам сказали, что больше не устраивали… Мне кажется, это замечательно.
«Родина наша, слезы утри,
Умоются кровью враги-дикари.
Одна ты моя любовь и услада –
Наша империя — и наша армада».
Отчего-то Кете отказалась трогать животных и за рукав потянула Альберта к выходу. Он тихо пожаловался на ее крепкую хватку, и, к счастью, она немного расслабила руку и пошла спокойнее, не торопя его.
«Что же вы, недруги, вдруг загрустили?
Думали, нас навсегда покорили?
Вы не найдете здесь подхалимажа,
Смерть вам готовит родина наша».
В закрытой палатке показывали фокусы. С час они провели, смотря, как красивый белоснежный человек извлекает из пиджака голубей, разрезает, а затем оживляет женщин и делает банкноты из книжных листов. Позже к зрителям вывели дрессированных собачек, что эффектно прыгали через кольца и выли по указанию. Взглянув сбоку на черты Кете, можно было все же заметить, что она ничего не понимает; глаза ее упорно смотрели, как причесанное маленькое нечто прыгает через второе маленькое прилизанное нечто, но за этим не было не то что интереса, но и обычного осознания, на что она, собственно, смотрит.
— Хочешь… уйдем? — наклонившись к ней, спросил Альберт.
Она согласилась. Они вышли из палатки, и Кете, не отпуская его руки, спросила:
— Мы можем… пойти в машину Марии?
— Тебе нехорошо, Кете?
— Нет, все нормально. Но я хочу побыть в машине.
Мария и Дитер обнаружились за напряженным соревнованием наездников. Кое-как протиснувшись к ним, Альберт спросил у них ключи от машины, а те были столь увлечены, что расстались с ними без лишних вопросов.
Все это время Кете стояла недалеко от машины, на траве. Она сбросила туфли (их она положила на капот) и мяла голыми ступнями теплую зелень.
— Ты можешь заболеть, — сказал Альберт.
Ничего не ответив, босиком, она прошла с ним к машине и, стоило ему открыть ее, взяла его голову и быстро приблизила к себе.
— Кете, ты серьезно?
— А что?
— Мы же не… Ну не в машине же твоей сестры!
— А почему нет? Я хочу.
Как заставляя его, она впилась в него губами и держала очень сильно, пока он не расслабился и не подчинился ей. Все же в этом было что-то неестественное, и в том, как сильно Кете хваталась за его тело, боясь, что он отпустит ее, — в этом ее порыве была не столько любовь, сколько страх. Потом она лежала на нем (было очень тесно) и впитывала губами его дыхание, но, в отличие от его, ее тело оставалось скованным и несчастным.
— Хочешь, отправимся с тобой в Аргентину? — сквозь легкий сон спросил он.
— А что там?
— Очень много зелени и очень тепло, ты сможешь каждый день ходить по траве, если захочешь.
— Там очень красиво?
— Божественно. Помню, я смотрел фильм, и в нем показывали, как хорошо в Аргентине.
— И ты возьмешь меня с собой?
Спрашивала она робко, словно сомневалась в его желании ехать обязательно с ней.
— Я не смог бы поехать без тебя, Кете. Честное слово. А ты — ты бы поехала без меня?
— Нет… ни за что.
В приятном молчании он помог ей поправить платье и надеть туфли, и они вышли наружу.
— Очень жалко, что нет самолетов, — прошептала она.
Темнело, загорались оранжевые фонарики на палатках, включились «светлячки» по краям сцены.
«Мы вместе все вперед идем уверенно.
Врагам не верь, пощады не проси!
Единая великая Империя –
Мы верные сторонники твои».
— Я сказала Марии, чтобы она пригласила Альбрехта, Аппеля и Софи… иначе я не хочу.
— Ты хочешь встретиться с ними? — серьезно спросил он.
— Мне сложно сказать, но… Наверное, мне это нужно.
Внезапно, как осознав себя, она отпустила его руку и пошла в толпу, что встречала нового исполнителя. Жест ее был настолько невероятен, что Альберт на полминуты потерялся, а стоило ему понять, что Кете действительно ушла, как он ее потерял — Кете вошла, растворилась в чужих спинах, и он