я услышал, как одна из женщин сказала: «Не может быть, чтобы это был он!» Он обернулся — ну это, конечно, было уже слишком, — так вот, он обернулся и спросил: «Не может быть, чтобы это был кто?» И обе женщины начали вопить от удивления». Тогда и только тогда он позволил, чтобы его снова сопроводили к столу. В первый день запланированной записи он вернулся, все еще одетый в капитанскую форму. Все с нетерпением ждали, когда же наконец он появится в дверях своей спальни, пытаясь гнать от себя мысли, что он может и не появиться вовсе. Технические проблемы и изменения в расписании Элвиса заставили их перенести дату начала записи. Теперь у них оставалось только пять дней до того, как Джеймс Бертон и Глен Ди Хардин должны были отправиться в долгосрочное турне по Европе вместе с Эммилу Харрис. Фелтон не знал, смогут ли они завершить работу так быстро. В RCA от них требовали записи двадцати новых песен. Именно поэтому было решено уделить работе целую неделю. С некоторым запозданием Фелтон распорядился, чтобы был найден гитарист на случай замены и пианист, который прибыл седьмого февраля вместе с басистом, чьей задачей было заменить Джерри Шеффа, решившего покинуть их.

Они записали три песни за первый день работы, хотя рассеянное внимание и недостаток энергии Элвиса были очевидны абсолютно всем. Затянувшееся увлечение Элвиса медленными композициями уже никого не радовало. Даже кантри — хит 62‑го года Джорджа Джонса «She Thinks I Still Саге», который должен был стать хитом нового альбома, не оставлял никакой надежды на коммерческий успех. Свою работу в тот вечер они завершили записью песни Роя Уиттэкера «The Last Farewell», которую прошлым летом он постоянно исполнял для Мелиссы Блэквуд, только в отличие от нее музыкантам уже не удавалось уловить ни капли скрытого очарования в этом музыкальном номере.

На следующую ночь Элвису удалось записать только одну песню, «Solitaire» от Нила Даймонда. При этом создавалось впечатление, что он не стремился сделать и этого. Весь вечер он периодически удалялся в свою комнату, прихватив с собой кого — нибудь из группы, чтобы вместе с ним в своей комнате послушать госпелы, поговорить о нумерологии и посмотреть его богатую коллекцию полицейских значков и нашивок. Однажды он пригласил к себе Сонни и Реда и, усадив перед собой, стал выкладывать на стол оружие, которое, по его словам, им очень даже пригодится. Они застыли в недоумении, а Элвис объяснил им, что придумал хитроумный план, который поможет им устроить настоящую облаву на наркодельцов Мемфиса. Тот факт, что они в настоящее время должны записывать новый альбом, послужит прекрасным алиби и прикрытием, говорил он, никто не узнает, что это были именно они. Он показал им фотографии подозреваемых в распространении наркотиков людей, которые он получил из управления полиции Мемфиса. К фотографиям прилагалась исчерпывающая информация о контролируемых ими территориях. «Ну, это очень трудно», — произнес Ред довольно скептически. Ему уже начинали надоедать маниакальные фантазии Элвиса. Он также понимал, как близок план Элвиса к сценарию фильма «Смертельное желание» с Чарльзом Бронсоном, который они очень часто смотрели вместе.

На третью ночь дела не пошли лучше. Большую часть времени Элвис боролся с сонным состоянием. Эта напряженная борьба происходила, и когда он записывал «Moody Blue», песню Марка Джеймса, которая, по мнению Фелтона, могла стать настоящим хитом. В конце концов, на следующую ночь они все ощутили уже непривычный прилив бодрости и энергии. Они легко и непринужденно записали «For The Heart», новую песню в достаточно быстром темпе, написанную Дэннисом Линдом, автором «Burning Love». По темпу и энергетике песня сильно отличалась от большинства остальных песен Элвиса. Достаточно долгое время он работал над ней, пока она не зазвучала как соблазнительно зажигательный рок — н–ролл, который когда — то прославил его. А вот уже следующий номер помог ему наконец — то расслабиться и выразить все эмоциональные переживания, угнетавшие его. «Hurt», песня, полная необыкновенного эмоционального накала и мелодраматизма, являлась хитом в самых разных интерпретациях уже многие годы, но Элвису больше всего нравилась версия 1954 года Роя Хамильтона. Он исполнил тогда эту песню так же, как и все свои самые известные хиты; Хамильтон продемонстрировал свой великолепный вокал и артистичность, пройдя путь от робкого вступления до бесподобной эмоциональной кульминации. Это было вполне в стиле Элвиса, но в отсутствие роскошной оркестровки, которая великолепно дополнила исполнение Хамильтона, и с голосом, который иногда предательски подрагивал, Элвис должен был найти другой подход к этой песне и исполнить ее по — своему. Начиная песню со стона, который больше напоминает крик Тарзана, Элвис предлагает слушателям не столько свою интерпретацию, сколько свое выражение чувства, находящегося в заглавии данной песни. Его песня — это некий первобытный вопль, исполненный такой боли, что слушатель начинает сомневаться, удастся ли ему удержаться под натиском собственных эмоций, не говоря уже о музыкальной технике исполнения. По сравнению с версией Хамильтона это грубая и безнадежная попытка блеснуть певческой техникой. Но, с другой стороны, это своего рода триумф Элвиса, потому что ему великолепно удалось выразить все те эмоции, которые он хотел выразить. «Именно так, как он заявляет со всей той бравадой, на которую он только способен, я и живу — несмотря на всю боль, несмотря на все страдания, вы видите: я все еще здесь».

По просьбе отца он решил попробовать записать «Danny Боу», ирландскую мелодию, которая больше всего впечатлила Элвиса в исполнении Джеки Уилсон, еще одной ритм — энд — блюз — звезды. Его очень увлекла работа над этой песней, хотя ему не удавалось записать ее в оригинальной тональности. Он старался как мог, было записано около десяти дублей, но в результате он сделал потрясающую версию. Песня получилась столь душераздирающей, что многие подумали: если бы не проблемы с изменением тональности, такого эффекта не получилось бы, чему все и были несказанно рады. Было уже два часа дня, когда они закончили работу, начавшуюся в девять вечера предыдущего дня. Чтобы дать музыкантам возможность отдохнуть, было решено передвинуть к полуночи время начала следующей сессии. Испытывая невероятную усталость, все музыканты тем не менее ощущали, что они проделали прекрасную работу над чем — то очень важным.

На самом деле на тот момент они могли спокойно упаковать свои инструменты и покинуть дом Элвиса. Им удалось записать еще пару полувнятных номеров на пятую ночь, но с серьезными пертурбациями в коллективе — уходом Бертона, Глена Ди, Шеффа и их заменой новыми музыкантами —