Огонек ощутил радость. Дальний путь — это не привязь, которую ощущал, ненадолго наведываясь в окрестный лес. Еще одни новые земли, это всегда любопытно. И Кайе… Прошлый их совместный путь был приятным. Может, и с этим посчастливится.

**

Несколько дней, пока собирались, Кайе ставил полукровку в пару с другими, совсем молодыми синта. Был даже подросток двумя годами младше Огонька, еще не получивший эту должность, сын одного из стражей.

Но навыки борьбы у него были куда лучше, если только удавалось полукровку поймать: искусством уворачиваться тот владел в совершенстве. Смотрел на мальчишку и видел — тот злится, считал Огонька легкой добычей.

— Хватит уже бегать! — возмущался, а полукровка возражал:

— Я делаю, что умею!

Кайе откровенно развлекался, сидя на углу бассейна и глядя на них. Огоньку тоже было вроде как весело, но не до конца. С Кайе тренироваться один на один было проще, хоть там шансов не оставалось даже размером с пылинку. А тут, с другими людьми, он слишком отчетливо вспоминал и Шику, и спутников-северян. Те тоже его учили… и чем все закончилось.

— Стой уже, — горячие ладони легли сзади на плечи. — Ты можешь больше, чем думаешь, а все время убегать не получится. Сейчас покажу, не пытайся двигаться сам, следуй моим движениям.

— Это нечестно! — запротестовал юный противник. — Я тогда хоть отца позову, или кого из старших!

— Нечего, — сказал Кайе. — Становись!

Глаз его Огонек не видел, но слышал смех в голосе. А вот в голосе мальчишки, делано-возмущенном, был самый настоящий страх. Кто знает, чем бы все это закончилось, но Кайе окликнули.

…Не мог сказать сходу, сколько ей весен — разве есть возраст у солнца? В складчатой белой юбке, золотой кофточке-челле без рукавов, с украшениями из золота и янтаря. Ее густые волосы едва достигали плеч — женщин с такой прической он видел нечасто. Глаза то ли были черным подведены, то ли настолько густые ресницы их обрамляли.

А двигалась она плавно и так спокойно-уверенно, что, казалось, река подвинется, чтобы дать ей пройти.

— Что ты здесь делаешь? — из тела Кайе словно сотни игл выросли; он оттолкнул Огонька, развернувшись к гостье.

— Я приходила к Ахатте, но мне сказали, что он в предместьях. Неблизко, надеюсь, он в добром здравии. Не могла тебя не приветствовать — выходит, сейчас ты главный в доме. Что ж, пойду поищу Къятту, мне передали, он у вашей родни.

— В Бездне ищи!

— Нехорошо, желать такого брату! — улыбнулась, ничуть не задетая. Повернулась и ушла, легко ступая, в солнечных бликах.

— Пасть закрой! — бросил Кайе подоспевшему домоправителю, который начал было рассыпаться в извинениях.

Огонек спросил, все еще смотря в сторону, куда ушла незнакомка.

— Кто она?

— Шиталь Анамара. Всё, хватит, — и сам зашагал прочь.

Раньше подросток думал, что нет никого красивей сестры Кайе. Но в сравнении с этой женщиной Киаль была не более чем малиновка подле птицы-ольате. Шиталь выглядела ожившим изваянием из бронзы и солнечного камня, работой самого искусного мастера, потому что людей такой красоты не бывает.

А Кайе, выходит, Шиталь не любил.

Настолько, что и говорить о ней не желал.

**

Кайе был так рад снова — и надолго — уехать из дома, только вернувшись, так странно поглядывал на брата и деда, что Киаль удивилась — она, которую мало интересовали дела семейные. Удивилась, и задала вопрос напрямую. Кайе невнятно пробурчал что-то про невесту, закончив не рассерженным, а скорее испуганным и обиженным росчерком: “учитывая ваши планы, я скоро сбегу хоть к северянам”.

Киаль это насмешило, в их семье к браку не принуждали никого и никогда, в отличие от многих и многих других семей. Но Къятту она все-таки остановила, заметив в главном зале среди колонн. Он о чем-то размышлял, и в полутьме казался еще одной колонной, только вполовину меньше. Заслышав привычный звон браслетов, сопровождавший сестру, кивнул ей приветливо — значит, в добром расположении духа. Значит, может ответить по-человечески.

— Это правда? Ты говорил серьезно? — спросила Киаль, объяснив, с чем пришла.

Къятта неожиданно рассмеялся, и шагнул к сестре, выступая из тени в полосу света.

— Нет, конечно. То есть… не совсем. В нашей семье ранние браки не приняты в любом случае, даже отцу было девятнадцать. Тем более речь о таком подарочке. Но разговор с Таррой и вправду был, и девушка — хорошая партия. Только ждать еще и ждать… А пока он снова осознал, что я ему нужен.

— Пока он осознал, что ему лучше бежать, — хихикнула Киаль.

— Про тебя тоже спрашивают не первый год, — невозмутимо откликнулся Къятта. — Но тебя никто не достоин.

Впервые за долгое, долгое время между ним и сестрой промелькнуло что-то теплое, почти дружеское.

Ахатта отправил младшего внука на плато Красноводное, в сторону океана, встретить караван с золотым и розовым жемчугом. Ныряльщикам повезло найти целое подводное поле, и теперь добыча могла привлечь кого угодно. Сильная охрана отпугнула бы разбойников, но и одно присутствие Кайе было достаточным.

— Нападать на вас не рискнут, — сказал Ахатта, напутствуя внука. — Но ты и сам должен сдерживаться, не поддаваться на возможные подначки. Никто не должен потом обвинить тебя в развязанной сваре. Особенно если кто-нибудь пострадает.

— Не буду я, — нетерпеливо ответил юноша. Он уже был не здесь, а по дороге к океану, до которого, правда, не доедет сейчас, но, может, хоть ветер оттуда почувствует. А в Астале понемногу снова становилось жарко, но пока хоть не душно.

Огонек же просто радовался тому, что на время покинет город, который так и не смог полюбить, тому, что узнает еще немного о мире — может, и подыщет себе новое место. Люди Юга тоже должны быть разными — как в Тейит не сравнить Лачи и Лиа. Немного огорчало, что снова немалую часть времени придется провести в седле, предпочел бы идти пешком. Но эта плата была самой малой из возможных.

Из ворот выезжали, когда солнечный шар еще был окутан розовой дымкой. Кавалькада из пятнадцати всадников проследовала мимо заборов к рощице, границе домов родни Тайау и их приближенных. Огонек ехал одним из последних; он чуть замешкался, глядя, как солнце поднимается между стволов, неяркое, сонное. Ощутил на себе взгляд. Кайе, полуобернувшись, смотрел на него с какой-товеселой нежностью, словно