Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впервые Блейн взглянул на меня с неподдельным интересом; вполне очевидно, что этот спектакль — пусть не вполне правдоподобный — доставляет ему удовольствие и ему приятно сознавать, что его игра оценена. Вполне вероятно, именно Блейн и есть тот человек, который нужен стране (и которого она заслуживает?). Во всяком случае, по положению на сегодняшний день, похоже, именно его страна и получит — хотя бы в качестве республиканского кандидата в президенты.
Гарфилд пребывает в эйфории. Он отвел меня в сторону и, обратив ко мне свои прекрасные голубые глаза, тихо произнес:
— Вы нас спасли.
— Вы преувеличиваете, генерал. — Я испытывал некоторую неловкость и не хотел, чтобы кто-нибудь еще услышал этот незаслуженный и опасный (для меня) комплимент.
— Нисколько. Ваша статья была отменно сбалансирована. Вы обнародовали обвинения, о которых ходит столько слухов, и Блейн сумел ответить своим врагам и оправдаться.
— Сумел ли? — Я был раздражен и потому упрям. Те, кто используют других, не любят, когда используют их самих.
— Все довольны. Твердолобые, вероятно, не убеждены, однако мне сейчас сказали, что «Нейшн» собирается поддержать Блейна — и все только из-за его сегодняшней речи. — Видимо, Гарфилд полагал, что упоминание этого журнала произведет на меня должное впечатление, однако даже серьезный и интеллигентнейший «Нейшн» способен время от времени ошибаться.
— Вы считаете, что вопрос исчерпан? — Мне и в самом деле было любопытно, к тому же я представил себе загадочное лицо Нордхоффа. — Новых разоблачений связи Блейна с железными дорогами не будет?
— Дело умерло, — выразительно прокомментировал Гарфилд. — Правда, демократы в палате что-то говорят о расследовании, но они ничего не добьются. Это я вам гарантирую. Да и вообще чутье мне подсказывает, что весь этот шум скоро утихнет.
За обедом я сидел рядом с миссис Блейн. Понятно, она держалась этакой колючкой, но я постарался убедить ее в моей объективности. Не думаю, что она посвящена в заговор. А если посвящена, то, значит, она такая же отменная актриса, как и ее муж. Так или иначе, мы не упоминали l’affaire[170] Блейна. Нас занимали другие темы. Хотя она и признавалась в пространных выражениях в своей любви к Грантам, в ее рассказах неизменно звучали насмешливые нотки. Все же не надо забывать, что Грант почти открыто поддерживает соперника и заклятого врага Блейна — сенатора Конклинга.
— Я знаю, что люди недовольны молчаливостью генерала Гранта, но должна сказать: его молчание куда предпочтительнее разговоров. Третьего дня я сидела рядом с ним за обеденным столом, и этот человек три часа кряду говорил о себе самом. О том, как неблагодарна к нему страна, и как его считают ответственным за все, что идет кувырком, и как газеты всегда к нему враждебны — даже во время войны они вели себя предательски, поддерживая Юг, — и как англичане вознаградили герцога Мальборо и Веллингтона деньгами и недвижимостью за спасение своей страны, а он от нас, американцев, не получил ничего, кроме должности, к которой никогда не стремился. Это было настоящее словоизвержение.
Еще миссис Блейн рассказала мне о своей недавней встрече с Эммой. Они провели целый день вместе. Я притворился, что знаю об этом, но Эмма снова меня удивила. Видимо, она дважды встречалась с госпожой Грант после нашего обеда в Белом доме. О первой встрече я получил лаконичный отчет: «Представь себе, что все дамы города собрались на чашку чая. Это невыразимо скучно».
А позавчера Эмма видела супругу президента в доме государственного секретаря Фиша. Госпожа Блейн там была тоже; она в восторге от Эммы.
— Конечно, это самая красивая женщина, какую видел Вашингтон за многие годы. Какое умение держаться! Госпожа Грант задавала ей все эти бессчетные вопросы про Париж и другие места, где они с ее Улиссом должны побывать, когда, покинув Белый дом, отправятся путешествовать по свету.
Я только что спросил у Эммы о чае у госпожи Фиш. Эмма удивленно на меня посмотрела:
— Я же тебе об этом говорила, разве нет?
— Даже не обмолвилась. А ведь ты знаешь, как я жду приглашения в дом кузины жены Хайрама Эпгара!
Эмма заверила меня, что я ничего не потерял. Джулия Фиш, по ее словам, любезна, тускла, эпгарообразна. Самого государственного секретаря не было. Что касается госпожи Грант…
— Она отвела меня в сторону, пристально посмотрела мне в глаза, левым глазом в мой левый и правым — в правый, и сказала: «Моя мать однажды провела ночь в хижине с подразделением армии полковника Аарона Бэрра где-то на Западе, и она сказала мне, что эти люди вели себя как настоящие джентльмены». Не знаю, почему она решила, что я должна это знать. Конечно, ты работал у полковника Бэрра, но даже в этом случае…
Очевидно, мы с Эммой не вполне откровенны друг с другом. Не могу понять, почему мне так обидно, если она не посвящает меня во все подробности своей жизни, даже самые незначительные; впрочем, я так и не открыл ей самую пикантную подробность моей биографии: что я, как и покойный президент Мартин Ван Бюрен, незаконнорожденный сын полковника Бэрра. Хотя я опубликовал книжку «Разговоры с Аароном Бэрром», я ни разу публично не признался, что нас с ним связывает что-либо, кроме моей работы в его юридической конторе.
Разговор после обеда: американские джентльмены неистово восхваляли Блейна в его присутствии, английский посланник не знал, куда деваться, а барон Якоби все время был настороже. Подозреваю, что в поздний час, когда я пишу эти строки, атлантический кабель гудит от зашифрованного балканского остроумия.
Вспоминая возмущение Реликтов, я спросил Блейна, почему он столь неколебимо враждебен к Джефферсону Дэвису, в то время как гражданские права других офицеров армии конфедератов давно уже восстановлены.
— Андерсонвилль, мистер Скайлер. — Его черные глаза сузились. — В этом лагере только из-за Джефферсона Дэвиса умерли тысячи наших людей. Он знал, в каком положении находятся пленные. И ничего не предпринял.
— Другие ответственны в еще большей мере.
— Дэвис как президент Конфедерации распоряжался жизнью и смертью людей. И он выбрал для наших смельчаков смерть. — В легкой хрипотце блейновсйой гортани, в глухом клокотании его груди я услышал первые звуки главной темы его президентской избирательской компании: сыграть на враждебности северян к южанам, высоко размахивая так называемой «кровавой рубашкой», то есть разжигая ненависть, возрождая страсти военного времени.
Блейн сказал мне также, что демократов в конгрессе обвинят в отказе выделить ассигнования на нужды военного министерства; от этого особенно страдает армия на западной границе, которая
