любовной записки или разговора с деревьями. Бывают синопсисы воображаемых сценариев их воображаемых фильмов, которые потом они озвучивают публично (я – продюсер в темных очках с баночкой «аскорбинок» – это «многомиллионный бюджет»). Потом они сами голосуют за лучший сценарий – варианты: пол-руки или рука, можно отдать скольким угодно товарищам, но – это важно – не себе, даже если ты чувствуешь, то объективно написал лучше всех.

Там у нас весело… Устные игры доходят до коллективных историй по кругу при исходно заданных писательских стилях (и «писатели» выбором слов тянут одеяло общей истории на себя, а я поддерживаю наиболее выразительный стиль). У меня 5 групп, примерно 40 человек. Каждый в отдельности дорог мне и незаменим. Есть двое будущих писателей однозначно, очень яркие. Есть гуманитарные дети, есть явные будущие ученые – но им тоже лекции читать. Есть просто славные. Начали ездить из области и одна даже девочка из Москвы.

Конечно, я для них – такая фигура, альтернативный взрослый. Им важно все: как я открываюсь сама перед ними, как движусь, как разговариваю, как одеваюсь. Как могу рассмеяться и расплакаться – у нас все сверхчестно.

Я читаю свои тексты, да. В основном чтобы затянуть в поле вероятностей, выбить из шаблона. Но не только свои тексты.

Новенькие могут вопить: «Это магия!» Понимаешь, тут, в академгородке Протвино, совсем нет среды, и я, вернувшись сюда в силу семейных причин (инфаркт отца), не всегда могу выехать, чтобы повидаться с московскими друзьями (120 км.). Я решила придумать себе маленькую местную работу, чтобы научиться заново быть протвинкой и не лезть на стенку от глухоты (писателей профессионального уровня здесь больше нет). Я решила начать создавать эту среду – на будущее, для других. Это пошло мне и разрослось, и стало работой, позволяющей почти прокармливать семью. Заодно и тинейджер и игроман внутри меня теперь доволен.

Что касается перечисленных тобой текстов – неосознанно все они одинаково релевантны, да. Но тут приоритет – так называемой реальности, Вася – символ, результат смещений: я реально репетиторствую девочку-аутистку (ей 18). И у меня 11-летний сын, у которого раннее интеллектуальное развитие – он придумывает много интересного.

А книга выйдет. Спасибо за поддержку!

Как здорово! Легкий вариант в виде разговора с деревьями – тут уже мне хочется смайлик поставить. А метафоры в твоем романе: отказ от еды и остекленение кишок; буквальное раздвоение личности на Я1 и Я2 и так далее – это, если не секрет, работа с уже личным паранойяльным (что-то похожее, из недавнего, было в «Шедевре» М. Ахмедовой)? «A little game called going insane» в тексте, чтобы не в жизни?

Ты смеешься? Как раз наоборот! Я ничего такого не боюсь, я вообще не из трусих. К тому же я знаю за собой достаточно странностей, чтобы не принять возникающих новых. Порой у меня действительно довольно сложные отношения с едой – я часто не успеваю-забываю обедать. К этой сфере я стала очень рассеянна – когда стала работать одна по многу часов подряд, так, что никто не отслеживает мой режим работы (я ухожу в мастерскую). Думаю, отчасти подобно своей героине (но не до такой степени), я тоже питаюсь символами, собственной нервной энергией и, точно дерево, завишу от света. Звучит антинаучно, да? С буквальной едой сложнее. Герой Сартра понял бы меня. В том, что героиня полностью отказывается от еды и становится мутантом со стеклянными органами пищеварения, есть безусловный элемент самоиронии, помимо просто докручивания идеи вегетарианства до абсурда. Я почти вегетарианец – не ем мяса убитых животных года два, в знак личного протеста против абсурдных войн (это касается не отношений с животными, а отношений с людьми), и, как порой шучу вслух сама над собой, скоро откажусь от мяса убитых растений. Стеклянные кишки, все вот это «принцессы не какают» – что может быть более саморазоблачительно-детским? Вообще, «Пэчворк» заставил меня нарушить некоторые личные табу (это касается описания сексуальных сцен и другой открытости), он требовал этой честности.

А буквальное «распределение» героини на Я1 и Я2 – об этом я только мечтаю. Мне кажется, это очень удобно: если бы мы могли хотя бы разделиться на персону созерцания и персону действия, а потом встречаться внутри себя и суммировать опыт… Наша (единственная?) жизнь была бы еще концентрированней, тебе не кажется?

Про Сартра сейчас не припомню (никогда не удавалось его любить – тот случай, когда вроде бы близко, но от этого еще дальше), а вот герой «Голодаря» с тобой бы солидаризировался. Что же касается персон Я, то на них, как полено на щепки, расколоты, думается, все, за исключением святых и идиотов (то есть, по сути, за одним исключением с разными знаками, если вспомнить юродивых и доязыковую, антидихотамичную природу святости). Но о детском. Ты говорила, что не можешь ничему подчиняться, навязываемому. Это детское, детство то, когда человек является (еще) собой и не пляшет под дудку крысолова-мира. При этом, ты работаешь с детьми, наставляешь их, заботишься, и воспитываешь сына. Ты мало чего боишься и сильная. Это – потому что повзрослела? Или – потому что еще ребенок, смогла сохранить его в стеклянных кишках или уж не знаю в каких карманах души? Я говорю путанно, это сложная мысль, но ты же поняла?

Ты говоришь не путано, ты просто говоришь оркестровые вещи, и я тебя прекрасно слышу. Я ничего не боюсь (кроме смерти близких), но я не сильная, нет. Ты шутил, что я – трендсеттер. Возможно, точней будет сказать, что я – тестер, «провокатор» реальности. Я как бы очертя голову бросаюсь в страшное, чтобы узнать его – возможно, чтобы не только больше не соблазняться им, но и уберечь от него других. Например, опыт близости к суициду (в свое время) позволил мне не ошибиться и спасти девочку-подростка сейчас (ее история есть в романе). Других способов у меня нет. В «Пэчворке» героиня говорит о том, что беззащитность – лучшая защита: «Это вызов. И возможность узнать главное про всех, первичное в них. /…/Слабость дает огромное преимущество в скорости понимания других. В скорости различения фальши. Можешь ли ты использовать это понимание людей и их возможностей для адаптации в социуме или нет – это уже совсем другой вопрос».

Куда может деться детское? Я не «наставляю» никого – а просто хочу с ними быть. Я узнала и полюбила их, и хочу поделиться с ними тем, чем могу. Это какая-то открывшаяся бесконечная опция – неутолимая, и ты это делаешь и делаешь. И, честно говоря, я не вижу принципиальной разницы между детьми и взрослыми.