Он щелкнул пальцами, и к нему заторопился мусульманин-привратник. Фолькмар извинился: «Я задумался…», на что мусульманин лишь пожал плечами. Вот в этом и есть противоречие! Фолькмар вернулся к своим мыслям, когда мусульманин ушел. «Раньше я этого никогда не понимал. Мы нуждались в поселенцах из Европы… мы не могли существовать без них. Но все, чего мы добились, были воины, нацеленные на убийство тех преданных друзей, от которых и зависело наше существование. Ну что ж…» Он грустно вздохнул и созвал своих людей – им предстояло добираться до моря Галилейского. И когда они оседлали коней, Фолькмар заметил:

– Нас тринадцать человек – ровно столько трапезничали с Господом на Последней Вечере.

В этот момент он не догадывался, что стал жертвой ошибки. Оставляя Цефрекуин, и он, и его люди преклонили колени в знак почтения к этому святому месту, не зная, что подлинная Кана, где Христос и сотворил чудо, лежит в семи милях севернее, но сейчас это место знают лишь койоты. В 326 году, когда святая Елена, мать императора Константина, прибыла сюда, дабы увидеть тот край, где протекала жизнь Христа, даже имя Каны тут было прочно забыто, но в ответ на ее расспросы услужливые крестьяне Назарета показали ей деревушку, обнесенную глинобитной стеной, сказав, что вот это и есть Кана, – с тех пор поселение и стало Каной. И лежанка Господа, и кувшины для воды – все это было изобретением мусульман, которые таким образом собирали с пилигримов монеты. Во многих подобных случаях в Святой земле крестоносцы предпочитали верить обманам и отказывались воспринимать реальность, которая противоречила им, но они оставались неколебимы в своей преданности религиозным принципам, и, когда эти люди молились в ложной Кане, они возносили моления подлинному Спасителю.

Поднявшись, они несколько часов ехали на восток мимо вспаханных полей, борозды которых были сырыми и темными. Они должны были принести обильный урожай. Путь их по-прежнему был отмечен цветами: пурпурные головки чертополоха, желтые маргаритки, синие пятилепестковые красавицы кивали всадникам пушистыми соцветиями, когда те проезжали мимо. То была земля несказанной красоты, именно здесь должен был появиться на свет Спаситель – и тут выехавший вперед дозорный крикнул: «Озеро!» – и все пришпорили коней, пустив их в галоп, но, когда перед ними простерлась водная гладь, рыцари, закованные в доспехи, застыли, пораженные этим чудом его красоты.

Это было море Галилейское, ныне известное под своим латинским именем Тибериадис. Оно лежало в глубокой лощине меж окружающих холмов, чьи красновато-коричневые краски играли на поверхности воды. Но порой озеро обретало свой подлинный цвет – глубокую, пульсирующую живую синеву, при виде которой сердце пело от радости; бывали времена, когда озеро становилось красным, или коричневым, или же зеленым, когда распускались кроны деревьев. Но его цвета всегда были в движении, переливаясь живым разноцветьем, и этот водоем был земным чудом.

– Это озеро Иисуса, – объяснил Фолькмар сыну. Тот не мог оторвать глаз от водной глади, по которой ходил Господь. – К северу лежит Капернаум, куда мы потом двинемся. Город с замком – Табари. Когда-то он принадлежал семье твоего дяди, но теперь им владеют мамелюки. – Всадники предоставили коням долгий отдых, а сами в это время любовались несравненной красотой этих мест, к которым турки так долго перекрывали им доступ.

Юный Фолькмар был готов тут же скакать в Табари. Его тянул к себе этот обнесенный стеной город, но отец сказал, что визит им пока придется отложить и двигаться на север, по направлению к странному холму, состоящему как бы из двух вершин.

– Рога Хаттина, – сказал граф. – Я бы хотел, чтобы в нашем доме никогда не упоминалось это название.

Его спутники перекрестились, потому что каждый из двенадцати человек, выехавших из Ма-Кера, потерял кого-то из предков в той великой битве, а некоторые, как Фолькмар, – четырех: своих прапрадедушек и их братьев, людей, которые, останься они в живых, сохранили бы королевство в целостности.

– Это было в июле 1187 года, более ста лет назад, – объяснил Фолькмар. – Саладин стоял в Табари под защитой надежных стен. У него было вдоволь воды. В Ма-Кере обосновался король в сопровождении величайших рыцарей тех дней, и в нашем зале начались споры. Что бы ты сделал на их месте, Фолькмар? В своем замке ты в безопасности. В твоем распоряжении более тысячи надежных людей и более чем достаточно вооружения. Под руками у тебя вода и пища. Чтобы одолеть тебя, Саладину придется выйти из-за своих стен, оставив за ними запасы воды, пересечь те равнины, которые мы только что миновали, подняться на холм и попытаться одержать над тобой верх в твоем же собственном замке. Так что бы ты сделал?

– Я бы собрал за стенами замка побольше продовольствия и стал бы ждать, – ответил мальчик.

– Боже всемогущий! – вскричал граф, ударив себя в грудь, обтянутую кольчугой. – Даже ребенок понимает! А что предложили эти идиоты, что крутились вокруг короля? Чтобы мы оставили эти надежные стены. Оставили запасы своей воды и пищи. И в середине лета, облачившись в доспехи, отправились сюда драться с Саладином – на его условиях.

– Это мы и сделали, – пробормотал один из рыцарей, с ужасом глядя на поле былого сражения.

– Фолькмары возражали против этой глупости, – продолжал вспоминать граф. – Их горячие слова эхом отдавались от стен огромного зала, но после того, как они убедительно объяснили, насколько мы облегчим задачу Саладину, если оставим замок и сойдемся в схватке с ним вот здесь, Рейнольд Шатильонский… – Граф Фолькмар отвел глаза и пробормотал: – Да проклянет Господь его гнусную душу. Да поместит его навечно в аду. – Он взял сына за руку и тихо продолжил: – На следующее утро, когда Фолькмар IV и его сын отправились на битву, они сказали женам, что не вернутся с нее. – Наследники тех времен в мрачном молчании смотрели на панораму Рогов.

– И они прямо здесь сражались? – спросил мальчик. Ему нравился пологий спуск этого поля под защитой нависающих над ним Рогов и прекрасный вид озера внизу.

– Наверно, ты имеешь право говорить о сражении. 3 июля, в самый жаркий день года, из Ма-Кера вышли двадцать тысяч крестоносцев в тяжелых доспехах – куда тяжелее, чем те, что на нас сегодня, – не позаботившись о воде, проделали марш до этого места, где их ждало более ста тысяч воинов Саладина. У нас была тысяча всадников. У него – двадцать тысяч. А последнюю ночь перед битвой наши люди буквально умирали от жажды… где-то тут был источник, только они не смогли найти его… в озере отражалась луна, но они могли только смотреть на воду. Ее вид сводил их с ума, и Саладин это понимал. Поэтому он и поджег поля, чтобы искры и дым летели в сторону наших людей, а к рассвету начал стягивать кольцо. И состоялась самая страшная битва, в которой люди когда-либо сражались на этой земле. Страшная… и жестокая.

– Почему наша сторона приняла такое решение? – спросил мальчик.

– Потому что пришла очередь глупцов возглавлять нас, – ответил Фолькмар. – Мы потеряли Табари и Галилею, Иерусалим и Ма-Кер. И даже Сен-Жан-д'Акр. – Отвернувшись от спутников, он уставился на окружающие горы. – Мы так много потеряли, – пробормотал он про себя. – Потом мы отвоевали Ма-Кер и Акру, но Иерусалим был потерян навечно. А теперь сумерки сгущаются. – И он тихонько процитировал строку из католической литургии «Tenebrae factae sunt» – «Опус каются тени».