Полной противоположностью ему, по мнению Кюллинана, стоит Людовик Французский, воплощенный высокий идеал рыцарства. Безукоризненная, до святости, личность, преданный муж и отец, он был безупречным королем и по завершении жизни, посвященной благим делам, был восторженно канонизирован церковью и стал одним из самых популярных святых. «Будь я французом, – размышлял Кюллинан, – то обязательно избрал бы своим идеалом Людовика Святого». В сражении он был отважен, в переговорах честен, в мыслях чист, в правлении справедлив О ком еще можно это сказать? Не осталось никаких сведений, чтобы он когда-нибудь нарушил свое слово. В самых горячих диспутах он выслушивал мнение другого человека и часто без всякого ханжества говорил, что единственная цель его жизни – добиться, чтобы среди и людей и народов господствовала христианская любовь. До нас дошло несколько его призывов, с которыми он обращался к своим воинам перед сражениями, – пламенные слова, призывающие жить и умереть в соответствии со своими рыцарскими обетами, ибо он уверен, что в таком случае победа будет за ними. Он был высоким, красивым человеком, хотя и отличался болезненной худобой, но, облачившись в доспехи, он обретал мужественное благородство, и все хроникеры подтверждают, что в каждом сражении он дрался в первых рядах и его непревзойденный героизм вел за собой бойцов. Глядя на простирающийся внизу город Акко, в котором король Людовик прожил почти пять лет, Кюллинан думал, что с сегодняшней точки зрения он кажется слишком безукоризненным, в нем невозможно найти ни одного порока. Ни одному из пап не пришлось бы отлучать Людовика от церкви, чтобы заставить его принять участие в Крестовом походе. Еще молодым человеком он чуть не умер от малярии и, считая, что это последнее ложе может стать для него смертным, поклялся, что, если Бог спасет его, он отправится в Крестовый поход. Бог услышал его, и, едва только Людовик обрел способность ходить, он собрал огромный флот и отплыл в Египет, а оттуда – в Святую землю, куда вместе с ним пришли достоинство, вера и высокая одухотворенность. И, рассматривая узкие улочки, Кюллинан представлял себе, как из тени выходит высокий король в доспехах и развевающемся плаще – человек, который в самой полной мере воплощал то странное заболевание, которое посылало святых из Франции и Германии к этим берегам.

Тем не менее, нельзя было не вспомнить, что, к сожалению, все начинания короля Людовика на Святой земле кончались катастрофами. Едва выпутавшись из одной беды, он тут же влетал в другую, без толку принося в жертвы сотни и тысячи лучших солдат Европы. В один несчастный день он впустую потерял едва ли не всю армию; пленных было так много, что египтянам пришлось просто обезглавить большинство рыцарей, ибо ничего иного не оставалось. Позже, совершив огромную ошибку, он позволил себе попасть в плен, и его несчастному войску пришлось откуда-то добывать миллион безантов, чтобы выкупить его. Он терял армии так же легко, как беспечный лейтенант теряет взвод, и, когда он завершал свой путь, на Святой земле царило опустошение, и воспрянуть она не могла. Отчаянно ища союзников, этот блаженный христианин наткнулся на ассасинов, самую ужасную и позорную мусульманскую секту, и, оказавшись в их руках, понял, что дает деньги убийцам своих людей. Он представлял собой самое большое несчастье, когда-либо обрушившееся на Святую землю, хотя рыцари почитали его как идеального командира, и в преддверии сражений, где в силу его неопытности многие могли расстаться с жизнью, они писали домой послания, дышавшие той святостью, которая шла от него. Мусульмане считали его воистину хорошим человеком, но их военачальники, должно быть, молились, чтобы судьба свела их на поле битвы именно с Людовиком, а не с настоящим полководцем. И действительно, преследующая его вереница несчастий вызывала недоуменные вопросы на всем Востоке: если величайший из слуг Божьих может постоянно терпеть поражения, когда победа уже у него в руках, разве можно убежденно говорить, что Бог на стороне христиан? Это до сих пор вызывает удивление, думал Кюллинан. Королю Людовику наконец пришлось оставить Сен-Жан-д'Акр. Несчастный властитель, которому не удалось достигнуть ни единой цели, он, тем не менее, покинул город с развевающимися знаменами, словно великий победитель – каковым в определенном смысле он и был. Годы спустя жар крестоносной идеи снова обуял его, и уже стариком он собрал еще одну большую армию. Трудно поверить, но он убедил себя, что сможет освободить Иерусалим, высадившись не у Акры, а в Тунисе. И с этих негостеприимных берегов он поведет за собой самый странный Крестовый поход, который когда-либо собирался, движимый сумасшествием и любовью к Богу. Он привел своих неохотно последовавших за ним солдат в Африку, изнывающую от палящего летнего зноя, но ни разу так и не вступил в бой, потому что корабли поразила чума, милосердно прикончив святого, который, умирая, бормотал: «Иерусалим, Иерусалим». За всю свою жизнь, полную трудов и стараний, он даже не приблизился к городу, который так стремился спасти, но щедро тратил чужие жизни и деньги. Тем не менее, он остался в памяти и продолжает оставаться как идеальный крестоносец.

С другой стороны, Фридрих II, которому на роду было написано проигрывать во всем, за что он ни брался бы, вместо этого добивался успехов во всех своих начинаниях. Понимая мышление мусульман, он холодно оценил условия бытия на Святой земле и незамедлительно понял, что попытка нанести поражение мусульманам будет только пустой потерей людских ресурсов, хотя в то время мусульманам Крестовый поход был нужен не больше, чем ему. Таким образом, после ряда хитрых переговоров немецкий король заключил мир, при котором христиане получили все, за что дрались: контроль над тремя святыми городами Иерусалимом, Вифлеемом и Назаретом, к каждому из которых вели проходы, плюс защита христианских паломников плюс десять гарантированных мирных лет. Мало кто из крестоносцев – как бы ни были велики их армии и объемисты мешки с безантами – мог бы добиться большего; и после нескольких месяцев пребывания в Святой земле этот сутулый зеленоглазый немец вернулся в Европу, наглядно показав, как следует вести войны между равными соперниками.

Гнусное дело, подумал Кюллинан, но мирные переговоры Фридриха разъярили рыцарей, которые только и знали, что воевать, и они стали открыто оскорблять его. «Настоящий рыцарь должен взять Иерусалим только в бою! – возмущались они. – Чтобы мы перебили всех мусульман в городе!» Другие считали, что они должны опустошить окружающую местность и захватить много рабов. «Божья кровь! Мы должны были войти в город как настоящие воины и сойтись в честной рубке на мечах». Ненависть вызвала такой взрыв страстей, что, когда сутулый король торопливо покидал Акру, горожане, высыпавшие на улицы, забрасывали его свиным пометом и громко проклинали. На одном из углов его даже облили помоями, потому что он добился того, чего не мог себе позволить ни один из властителей: путем переговоров он достиг цели народа, но тем самым обманул горожан, лишив их восхитительной войны, и за это не подлежал прощению.

* * *

Казалось, что в начале лета 1290 года положение крестоносцев в этих местах улучшилось, и сдержанный оптимизм стал обретать силы. Урожай обещал быть выше среднего. Оливковое масло и вино производились в изобилии. Мамелюки вели себя спокойно, и до Акры дошли слухи, что на призыв папы Николая IV к Крестовому походу Европа не обратила внимания, и у людей были все основания надеяться, что установившемуся миру ничего не помешает.