Войдя во двор за магазином, регбист осмотрелся. В эти минуты взрослых здесь не было, зато играли дети. Одного из них, мальчишку лет десяти, Левко и подозвал.

— Тебя как зовут? — спросил он мальчика.

— Женя.

— На мороженое хочешь заработать?

— Хочу, — согласно кивнул головой мальчишка.

— Тогда скажи мне: Зоя из книжного где живет?

— Вон ее окна, — и паренек указал рукой на окна второго этажа, выходившие во двор.

— Тогда держи полтинник — заработал, — и Левко вручил ребенку монету.

Когда регбист поднялся на второй этаж и встал у дверей квартиры под номером семь, первое, что он сделал — прислушался. Но внутри было тихо. Но затем он ясно различил чьи-то шаги в коридоре, что означало — в квартире кто-то есть. И регбист нажал на кнопку звонка. Вскоре в двери щелкнул замок и гость увидел перед собой мужчину в майке и тренировочных штанах с оттянутыми коленками.

— Вам кого? — спросил мужчина.

— Я от Зои, — ответил гость и спросил: — Можно с вами поговорить?

— О чем? — удивился мужчина, который был отчимом девушки.

Но гость не стал ничего объяснять и, бесцеремонно отодвинув хозяина квартиры в сторону, вошел в квартиру. После чего, прикрыв дверь, спросил:

— Вы один?

— А с кем я должен быть? — продолжал удивляться отчим.

— Разве Денис не дома? — спросил Левко и заглянул в ближайшую комнату.

Но она была пуста.

— Что вы там высматриваете? — возмутился хозяин квартиры и схватил гостя за локоть.

Однако Левко перехватил руку отчима и, заломив ему запястье, как заправский самбист, согнул мужчину пополам.

— Где Денис? — удерживая хозяина квартиры в полусогнутом состоянии, спросил гость.

— Он здесь уже не живет, — скорчившись от боли, ответил бедолага. — Они вчера отсюда съехали.

— Кто это они?

— Денис и Баграт — его приятель-армянин.

Регбист сразу догадался, кто скрывался под личиной приятеля Дениса — человек, которого он, собственно, и искал.

— И куда же эта парочка отправилась? — продолжал допытываться Левко, еще сильнее выворачивая запястье жертвы.

— В Куксарой, к какому-то армянину — Ерванду Спандаряну.

— Ты не путаешь — имя и фамилия точные?

— Точные — я сам слышал, когда они на кухне разговаривали. Он возле канала живет.

После этого Левко отпустил запястье мужчины и тот, все еще сохраняя гримасу боли на лице, стал растирать больную руку. Но это занятие оказалось напрасным. В следующее мгновение остро отточенное лезвие ножа вонзилось ему в сердце и хозяин квартиры, с выпученными от ужаса глазами рухнул на паркетный пол. Убийца нагнулся и вытер лезвие о майку жертвы, после чего прошел в следующую комнату. Судя по обстановке, это было жилище Зои. И лишь на стене висел большой плакат, который, видимо, принадлежал не девушке, а ее ухажеру. На плакате была запечатлена футбольная команда «Пахтакор», погибшая в авиакатастрофе почти четыре года назад — в августе 1979 года.

На вторые сутки пребывания Азиза в доме Хаятулло, пленника, все это время содержавшегося в одной из комнат дома, перевели в другое помещение — в ту самую пристройку, где находился Иван Сараев. Последний, увидев того, кого к нему привели, заметил:

— Все-таки есть на свете справедливость.

— В чем же она заключается? — удивился Азиз, опускаясь на грязный пол в противоположном углу от соседа.

— В том, что ты, наконец, пойман.

— Но не убит же, — усмехнулся Азиз. — Гораздо справедливей было бы отправить меня на тот свет за все те злодейства, которые я успел совершить. Разве не так?

— Это тоже случится, но чуть позже, — пообещал Сараев.

— Каждая лишняя минута пребывания на земле таких людей как я, увеличивает шансы на страдания других, — философски заметил Азиз. — Меня надо было убить сразу, вместе с моими людьми. Но курбаши слишком нужны деньги, чтобы предаваться размышлениям на тему добра и зла. В итоге я жив, а это значит, что тебе и девчонке не будет покоя.

— Я понимаю, почему ты хочешь убить меня, но зачем тебе нужна жизнь этого ребенка? — пристально всматриваясь в лицо собеседника, спросил Сараев. — Или она знает нечто такое, что неугодно тем, кто тебя послал?

— Мнение тех, кто меня послал, уже не играет решающего значения — здесь дело в другом.

— В инстинкте убийцы?

— Называй это так, — согласно кивнул головой Азиз.

— Сколько тебе лет? — задал вопрос Сараев, который его собеседник явно не ожидал услышать.

— Двадцать пять, а что?

— Мне на три года меньше, — сообщил Сараев. — Получается, что мы жили с тобой в одной стране, ходили в похожие школы, даже фильмы смотрели одни и те же и книги читали практически из одной библиотеки. И все они учили нас доброму: чти своих родителей, люби родину — короче, будь хорошим человеком. Или, может, в Латвии было иначе, чем в моем Ногинске?

— Нет, там было все то же самое, о чем ты только что рассказал. Только я всегда это ненавидел.

— Что именно?

— Эту вашу советскость, которая постоянно лезла людям в душу. Ее никто не просит, а она лезет и лезет: делай это, делай то. А тех, кто не хотел ей подчиняться, она ломала и корежила.

— Что же плохого в том, если система старается дать правильные ориентиры в жизни?

— А кто тебе сказал, что эти ориентиры правильные? Может, как раз наоборот? Зачем мне, латышу, жить в тесной дружбе с русскими или теми же узбеками? Мы все разные, а нас хотят сделать одинаковыми — заставляют дружить, делиться последним. Но ведь своя рубашка человеку всегда будет ближе, чем чужая.

— Мой отец был строителем и в шестьдесят шестом, когда в Ташкенте было сильное землетрясение, вместе с тысячами других людей поехал туда и восстанавливал разрушенный город. Там и латыши, кстати, были — тоже строили, а другие твои земляки деньги свои туда переводили — иногда последние копейки. Чем же это плохо — помогать друг другу?

— Да сказки это все! На самом деле люди туда поехали за длинным рублем. Конечно, были там и энтузиасты, но их было меньшинство. Потому что человек всегда будет искать выгоду для себя — так мир устроен испокон веков. Твои коммуняки попытались этот порядок изменить, но их надолго не хватило. Все равно все вернулось на круги своя. Люди за модные шмотки или мебель готовы глотку друг другу перегрызть, будь это у нас в Латвии или у вас в Ногинске. Вот и здесь в Афгане коммуняки твои кровью умываются, потому что снова полезли в чужой монастырь со своим уставом. Кто их просил афганцев жизни учить? Это же дикие люди, они привыкли так жить. А вы им свой говеный социализм впариваете. Ну не хотят они его строить, не хотят!