– Послушай, Леру. Я уже сказал, что собираюсь делать. Могилы будут устроены самым тщательным образом, с крестами, а потом Комиссия по делам военных погребений пришлет капеллана.

Двуколка оказалась весьма тесновата для двоих крупных мужчин. И теперь, когда они глядели друг на друга, между ними оставалось пространство не больше фута. Шон хотел еще что-то сказать, но едва открыл рот, как рана в животе отозвалась резкой болью, и он охнул. На лбу выступили крупные капли пота.

– С тобой все в порядке? – спросил Ян Пауль; лицо его изменилось.

– Когда приедем в Ференихинг, надеюсь, станет лучше.

– Ja, ты прав. Надо ехать, – согласился Леру.

Вернулся Экклс, приведя с собой Мбежане.

– Нкози, ты за мной посылал?

– Мбежане, я хочу, чтобы ты остался здесь и обозначил место, где похоронят нкози Саула. Хорошенько запомни его, потому что потом ты должен будешь привести меня к нему, – с трудом проговорил Шон.

– Да, нкози, – отозвался Мбежане и ушел.

– Спасибо, Экклс. Можно трогать.

Колонна растянулась чуть не на сотню ярдов. Позади фургона ехали пленные, некоторые по двое на одной лошади. Потом следовали раненые, каждый на носилках, сделанных из шестов и одеял и закрепленных между двумя лошадьми, за ними двуколка и, наконец, арьергард во главе с Экклсом. Ехали медленно, в мрачном настроении.

В двуколке снова повисло молчание. Оба лежащих в ней страдали от боли, их немилосердно трясло и подбрасывало на ходу, безжалостно палило солнце.

В этом полуобморочном состоянии, вызванном постоянной болью и потерей крови, Шон думал о Сауле. Иногда ему казалось, что ничего не случилось, и ему становилось легче, словно он проснулся от ночного кошмара и понял, что все это ему приснилось. Саул вовсе не погиб, он жив. Но затем его разум прояснялся, и он понимал, что это не так, что друга с ним больше нет. Саула завернули в одеяло, опустили в могилу и насыпали сверху земли, и все, о чем они мечтали вместе, осталось с ним там, в могиле. А потом Шон снова пытался разрешить то, что неразрешимо.

– Руфь! – громко кричал он, и Ян Пауль беспокойно ерзал рядом с ним.

– Что с тобой, слышишь, Шон?

Но Шон не слышал его. Теперь перед собой он видел Руфь. Одну только Руфь. И радовался своей утрате, но радость его скоро тонула в чувстве вины. Всего мгновение он радовался, что Саул погиб, и сразу же это предательство вызывало у него отвращение и боль не менее острую, чем боль от пули в животе. Тем не менее живая Руфь стояла перед ним, а Саул был мертв. «Я не должен так думать об этом. Не должен!» – кричало его сознание. Вцепившись в бортик двуколки, он пытался сесть.

– Лежи, Шон, – мягко говорил ему Ян Пауль. – Снова откроется кровотечение.

– Это ты! – кричал Шон ему в ответ. – Это ты убил его!

– Ja, – кивал Леру рыжей бородой. – Я убивал, и ты тоже – все мы убивали. Ja, мы много убили, – говорил он, брал Шона за руку и тянул его вниз, на одеяло. – Лежи спокойно, а то мы и тебя похороним.

– Но зачем, Пауль? Зачем? – тихо спросил Шон.

– Какая теперь разница зачем? Они уже мертвые.

– И что теперь?

Шон закрыл глаза – жаркое солнце палило невыносимо.

– А мы продолжаем жить. Вот и все… мы остались живы.

– Но зачем все это было? Зачем мы дрались?

– Не знаю. Когда-то знал, хорошо знал, но теперь не знаю почему и зачем, – ответил Леру.

Они долго молчали, потом снова разговорились. Вместе пытались разобраться в том, что происходило последние три года и что должно было происходить вместо этого.

В течение дня колонна дважды ненадолго останавливалась, чтобы быстро похоронить умерших раненых. Сначала скончался бур, потом британский солдат, и каждая смерть добавляла горечи и давала новое направление разговорам в двуколке.

Вечером они встретили патруль, проводивший разведку впереди больших воинских соединений, которые возвращались от реки Падда. К двуколке подошел молоденький лейтенант и отдал Шону честь:

– У меня для вас донесение, сэр… от генерала Эйксона.

– Да?

– Леру ушел от нас в районе Падды. Еще один их вожак, Зицманн, был убит, но Леру ушел.

– Вот здесь, рядом со мной, лежит генерал Леру, – сообщил ему Шон.

– Боже мой! – воскликнул лейтенант, уставившись на Леру. – Так вы, значит, взяли его. То есть я хочу сказать… поздравляю, сэр. Блестящая работа.

За последние два года Ян Пауль стал для британцев легендой, и лейтенант разглядывал его с откровенным любопытством.

– Так где донесение? – резко спросил Шон.

– Извините, сэр, – сказал юноша, отводя взгляд от прославленного Яна Пауля. – Все вожаки буров встречаются у Ференихинга. Нам следует предоставить им гарантии неприкосновенности и эскорт для проезда на территорию гарнизона. Генерал Эйксон хотел, чтобы вы попытались связаться с Леру и сообщить ему об этом предложении… Но теперь, кажется, дело в шляпе. Все сложилось очень удачно, сэр.

– Спасибо, лейтенант. Прошу вас, передайте генералу Эйксону, что в Ференихинге мы будем завтра.

Оба проводили патруль взглядами, и скоро он скрылся в складках местности.

– Ну что, – проворчал Леру. – Выходит, капитуляция.

– Нет, – не согласился с ним Шон. – Выходит, конец войны!

Военный госпиталь в Ференихинге размещался в здании начальной школы. Шон лежал на больничной койке и разглядывал висящий на противоположной стене портрет президента Крюгера. Этим занятием он пытался оттянуть момент, когда нужно будет продолжать письмо, которое он начал. Он уже написал адрес, дату и даже обращение: «Моя дорогая Руфь».

После возвращения отряда из похода прошло десять дней. Десять дней миновало и с тех пор, как хирурги вспороли ему живот и сшили разорванный пулей пищеварительный тракт.

Он тяжело вздохнул и продолжил писать.

Он подумал немного и продолжил с красной строки: