не сразу. Сначала история Пилата и Иешуа развертывалась только в границах «Евангелия от Воланда». В шестой редакции Воланд узнавал о книге Мастера только в 24-й главе («Извлечение мастера») от самого же автора: «– О Понтии Пилате? Вы?.. В наши дни? Это потрясающе! И вы не могли найти более подходящей темы? Позвольте-ка посмотреть…», что не мешало ему, однако же, воспроизводить начало этого же самого романа во 2-й главе… Это единство повествования, начатого Воландом, а далее отождествляемого с рукописями Мастера, приводит к тому, что роман Мастера приобретает видимость некоего пратекста, изначально существовавшего и лишь выведенного из тьмы забвения в «светлое поле» современного сознания гением художника. «О, как я все угадал!» – восклицает Мастер, слушая рассказ Иванушки, и за этим восклицанием – целостная эстетическая позиция самого Булгакова. Действительность, по его представлению, имеет некий единообразно читаемый облик, и дело художника или увидеть его непосредственно (как увидел писатель Гражданскую войну или Москву 1920-х годов), или угадать, как угаданы были Мастером и его создателем Иешуа и Пилат. Эффект «наложения» романа Мастера на рассказ Воланда (очевидца событий!) до полного совпадения их границ – сильнейшее «прямое» проникновение в роман этого эстетического кредо автора. Здесь действует тот же принцип зеркал: убеждаясь, как до деталей верно угадал евангелические события Мастер, читатель тем самым принуждался поверить, что и создатель Мастера, автор «другого», вмещающего этот, романа, с тою же силой прови́дения постигал воплощаемую им жизнь. Само творчество представало у него как процесс безусловного постижения единочитаемого облика действительности[176].

Шестая (вторая полная) редакция, составившая шесть толстых тетрадей рукописного текста, была закончена 22–23 мая 1938 года. Она состояла из тридцати глав. В последней главе – «Прощение» – напутствие Воланда Мастеру изменилось по сравнению с редакцией 1936 года; Воланд теперь отправлял Мастера вслед за Пилатом, прощенным Иешуа.

«– Он пошел на соединение с ним, – сказал Воланд, – и, полагаю, найдет, наконец, покой. Идите же и вы к нему! Вот дорога, скачите по ней вдвоем с вашей верной подругой и к утру воскресенья вы, романтический мастер, вы будете на своем месте.

Там вы найдете дом, увитый плющом, сады в цвету и тихую реку.

Днем вы будете сидеть над своими ретортами и колбами[177] и, быть может, вам удастся создать гомункула. А ночью при свечах вы будете слушать, как играют квартеты кавалеры. Там вы найдете покой! Прощайте! Я рад!» (7.12, с. 1056–1057).

В рукописной редакции 1938 года Мастер и Маргарита улетали к последнему своему пристанищу на коне: «Мастер одной рукой прижал к себе подругу и погнал шпорами коня к луне, к которой только что улетел прощенный в ночь воскресенья пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат» (7.12, с. 1057). В одной из тетрадей этого года впервые появился эпиграф из «Фауста».

Сохранилась тетрадь с черновыми материалами к шестой и седьмой (см. далее) редакциям. На одной из страниц – наброски фабульного календаря романа:

«Встреча в мае. Любовное лето. Осенью (сентябрь) – кончен роман. Удары, Герой исчезает в 〈декабре〉 〈ноябре〉 октябре, отсутствует 〈до апреля〉 〈год〉 год и 〈четыре〉 два месяца. В 〈апреле〉 〈ноябре〉 январе попадает к Стравинскому (у Страв[инского] янв[арь], февр[аль], март, апрель).

Он исчез в конце октября – ноябрь, декабрь. – Янв[арь], февр[аль], март, апрель, май. I весна. Май. II весна. Май. Январь, окт[ябрь]. Ноябрь. Декабрь» (8.1, с. 8).

26 мая 1938 года, проводив утром Е. С. Булгакову с сыном Сережей в Лебедянь, куда ехали они на все лето, Булгаков начал готовить рукописный текст романа к перепечатке («Ночью – Пилат. Ах, какой трудный, путаный материал! Это – вчера. 〈…〉 Вечером Пилат» – письмо к Е. С. Булгаковой от 27 мая, 19.6). Судя по открытке от 30 мая, где Булгаков сообщал жене, что «роман уже переписывается», а сам он подходит в правке «к концу 2-й главы», перепечатка началась 29 (или, может быть, 28) мая.

Весь ход работы над машинописной редакцией романа восстанавливается по письмам Булгакова к жене – почти ежедневным: 31 мая – «Пишу шестую главу, Ольга (сестра Е. С. Булгаковой О. С. Бокшанская, печатавшая роман. – М. Ч.) работает быстро»; 1 июня – «не хочется бросать ни на день роман. Сегодня начинаю 8-ю главу»; в ночь на 2 июня: «Напечатано 132 машинных страницы. Грубо говоря, около 1/3 романа (учитываю сокращения длиннот)»; 2 июня – «Мы пишем по многу часов подряд, и в голове тихий стон утомления, но это утомление правильное, не мучительное»; он боится любого перерыва в работе: «Остановка переписки – гроб! Я потеряю связи, нить правки, всю слаженность. Переписку нужно закончить во что бы то ни стало»; «Роман нужно окончить! Теперь! Теперь!»; в ночь на 4 июня – «Перепечатано 11 глав»; в ночь с 8-го на 9-е – «было переписано 15 глав, а сейчас уже 16»; «Устал, нахожусь в апатии, отвращении ко всему…» (19.6). 10 июня – «Диктую 18-ю главу»; 13 июня – «Диктуется 21-я глава. Я погребен под этим романом. Все уже передумал, все мне ясно» (19.7). 15 июня 1938 года, воспользовавшись однодневным перерывом в переписке, в письме к Е. С. Булгаковой писатель давал роману свою оценку – первое и едва ли не единственное из дошедших до нас такого рода свидетельств:

«Передо мною 327 машинных страниц (около 22 глав). Если буду здоров, скоро переписка закончится. Останется самое важное – корректура (авторская), большая, сложная, внимательная, возможно с перепиской некоторых страниц.

„Что будет?“ – ты спрашиваешь? Не знаю. Вероятно, ты уложишь его в бюро или в шкаф 〈…〉 и иногда будешь вспоминать о нем. Впрочем, мы не знаем нашего будущего.

Свой суд над этой вещью я уже совершил, и, если мне удастся еще немного приподнять конец, я буду считать, что вещь заслуживает корректуры и того, чтобы быть уложенной в тьму ящика.

Теперь меня интересует твой суд 〈…〉» (19.7).

В этот же день («На рассвете») в открытке: «Завтра, то есть, тьфу, сегодня, возобновляю работу. Буду кончать главу „При свечах“ и перейду к балу. Да, я очень устал и чувствую себя, правду сказать, неважно»; 15-го, «Под вечер»: «Чувствую себя усталым без меры. Диктую 23-ю главу»; 19 июня – «Пишется 26-я глава (Низа, убийство в саду)»; в ночь на 22 июня – «Чувствую себя неважно, но работаю. Диктуется 28-я глава»; 22 июня утром: «Если сегодня Ольга придет пораньше, постараюсь продиктовать большой кусок, и тогда конец переписки станет совсем близок. Одно плохо во всем – это что мне нездоровится. Но ничего!» (19.7). 24 июня 1938 года перепечатка романа была закончена – и конец его был тот самый, который, с очень небольшими