Их измотало тягучее невыносимое ожидание: спустя два или три дня после злосчастного визита к Батлеру с башен перестали лететь пламенные призывы Энн. Эфир затих мертвенной пустотой, только в отдалении, то приближаясь, то удаляясь, рокотали выстрелы пушек и взрывы гранат.

— Уман! Сдай Цитадель, вы окружены! У нас Сюзанна с твоими бастардами. Не сдашь крепость через два дня, мы убьем их! — донесся на заре четвертого дня от убийства Иды разъяренный голос Энн, чужой, невообразимо свирепый. Голос в этом новом раздробленном мире, где у каждого оказывалась своя фарфоровая маска смерти. С Батлера и Энн уже слетели личины благочестия и доброты, смылись, как надпись на прибрежном песке набежавшей волной. Кровавой, пенящейся, беспощадной.

— Она не способна на это! Она не убьет детей, — охнула Джолин, растирая мучным фартуком текущие из глаз слезы. В последние дни она плакала все чаще, Ли тоже, только украдкой, словно оставались способные осудить его слабость. Джоэл же… просто молчал. Два дня не говорил ни слова, сидя на табурете возле двери, потом его кое-как привели в чувства увещевания и забота любимых.

Он вспомнил, что безразличен еще не всему миру, еще остались те, кого хотелось защитить и сберечь. Пока об их маленьком мире на Королевской Улице будто забыли. «Может быть, Энн отпустила нас? И Рыжеусый… Он ведь не угрожал», — утешал себя Джоэл, но в великодушие неукротимой охотницы верилось слабо.

И на следующую ночь они все трое не могли уснуть, лежали растянувшимися бревнами, убеждая друг друга, как важен отдых, но радовались смене часов караула. Дежурство на втором этаже означало хоть какое-то действие, не страшную неподвижность, в которой застыл Вермело. В алой ночи стесывалось сознание, утопая в сумрачных видениях догоревшей эпохи. Они дожидались утра, исхода. Но измученно засыпали, и вместо покоя обретали лишь кошмары. Джоэл пробудился от влажных капель измороси на лице: пекарню заволок густой туман.

— Ли! Проснись, — ткнул он любимого вбок.

— Что? Ох, опять этот сон, — потряс головой Ли. — Будто ты уходишь, а я не могу догнать тебя в тумане. Будто ты… покидаешь меня.

— Я тебя никогда не оставлю, вас обоих, — успокоил Джоэл, поцеловав Ли, и отправился в дозор, попутно осматривая Ловцы Снов.

«Не обратиться бы нам всем! Только бы не обратиться! Не сейчас!» — заклинал он, вспарывая клинком слабо шипящий комок невообразимых тварей, несчастных притачанных друг к другу существ, отблесков выстраданной памяти.

Похоже, смутная тревога и гнетущее уныние после гибели Иды заставила вылезти все потаенные страхи, и чем больше Джолин боялась, тем омерзительнее делались ее химеры. Теперь они напоминали скорее не жертв секты, а сплетенную в едином порыве ярости разноцветно-темную толпу, по которой палили из пушек, которая резала без разбору врагов и мирных жителей, неудачно попавших на линию огня.

Несколько раз в своих вылазках Джоэл сам едва не попадал в такие водовороты. Необходимость покидать пекарню тоже сводила зубы бессмысленной тревогой каждый раз, когда кто-то переступал порог.

В эту ночь, когда Джоэл тревожил темноту пронзительным взглядом, а в мозолистых руках сжимал их общий заветный арбалет, на Королевской Улице наметилось движение. Тихое, едва уловимое. Снова кто-то скрипел кустами гортензии на заднем дворе, неуверенно огибая дом, точно не зная, как лучше подступиться к хлипкой крепости с закрытыми ставнями.

— Съесть? Я голоден! Можно я его съем? — ощерился Вен Даррен, пробудившись от чужого запаха возле дома, который он охранял лучше любой сторожевой собаки.

— Тихо, иди лучше спать. Я знаю, кто это, — махнул ему Джоэл, на что зверь недовольно потряс головой, но отправился в спальню. Он оставался наверху, утверждая, что так быстрее просечет, если кто-то влезет на чердак. Но на этот раз к ним пожаловали не мародеры, Джоэл прекрасно узнавал тощего типа, который отсалютовал измятым драным цилиндром, когда увидел силуэт в окне второго этажа.

— Ну, здравствуй, Рыжеусый, — вздохнул Джоэл, спустившись и приоткрыв окно, выходящее во двор.

— Ну, здравствуй. Удачный эксперимент.

Ночной гость двигался с грацией наполовину сломанного механизма: длинные руки и ноги дергались, как выпадающие из пазов детали и скрежещущие вылетающие шестерни. По виду, ему за прошедшее время крепко досталось, и не один раз. Революционеры раскололись на лагеря, и Секту Дирижабля, вероятно, поддержали далеко не все. Иначе Рыжеусый не озирался бы испуганной мышью.

— У вас осталась кровь создания Хаоса? — сказал он вместо приветствия.

— Да. Собственно, и само создание еще с нами, — ответил Джоэл, не понимая такой поспешности, но Рыжеусый снова обернулся и приник к фасаду, словно за ним гналось чудовище.

— Прекрасно. Перелейте кровь уцелевшей из секты, — сказал он, отрывисто и нервозно. Джоэл нахмурился, опасаясь снова ошибиться, довериться сумасшедшему, коим выглядел теперь Рыжеусый:

— Но она не обращается.

— Перелейте. Отложенное обращение, боюсь, хуже всего, — твердо заявил собеседник, отметая опасения о ясности своего рассудка. — Как бомба с часовым механизмом. К такому выводу я пришел, сравнивая все случаи из секты Ленца. Вы должны освободить ее силу.

— А если она вообще не обратится? — сомневался Джоэл. Пробирки с кровью он держал всегда при себе, как величайшие сокровища. Этот плохо изученный дар Хаоса, а вернее, друга из Хаоса.

— Все рано или поздно обращались, — как приговор палача, отчетливо произнес Рыжеусый. — Их держали под замком, ждали. Кто-то провел в подвалах Цитадели пять лет в образе человека. А потом все равно становился созданием Хаоса.

— И из него выкачивали кровь, — добавил Джоэл, сжимая зубы.

— Да.

— Проклятье, и все это творилось у нас под носом.

— Все видят ровно столько, сколько хотят видеть, — философски развел руками Рыжеусый. — Цитадель считала опасными превращенных Ленцем, истерзанных им, искалеченных. Ты — куда более совершенное творение. Все шло под контролем и по плану.

— Будь добр, оставь восторги по поводу своего блистательного успеха при себе, — поморщился Джоэл, не желая больше участвовать в сомнительных экспериментах. Иде они не помогли, не факт, что обещали помочь Джолин. Особенно не помогли бы избавиться от кошмаров. Хотя с Идой они ничего так и не испробовали. И Джоэл испугался снова не успеть из-за своей преступной нерешительности, пронизавшей некогда доблестное сердце отравленными корнями.

— Оставлю. Я ухожу, — с нотками ненормального восторга и гордости заявил Рыжеусый. — Жаль, что я не узнаю, был ли эксперимент удачен. Но, так скажем, делюсь информацией в память о Грете.

— Куда уходишь? — не понял Джоэл, с чего бы Рыжеусому похваляться намерением спрятаться в очередном темном углу, подобно таракану. Но нет, ученый говорил о другом:

— С Сектой Дирижабля. Мы улетаем за стену. Сначала захватить его надо, правда.