Рис. 12. Лавка Э. Ф. Жерсена. Гравюра Пьера Авлина по картине Антуана Ватто, 1732.

В Париже большинство магазинов не могли и мечтать о такой роскоши, как застекленная витрина. В 1767 году Габриэль де Сент-Обен изобразил лавку Перье, торговца скобяными товарами — возможно, для рекламной открытки. Похоже, такая структура устраивала даже владельцев крупных магазинов: например, Эдме-Франсуа Жерсена[50], торговавшего картинами на мосту Нотр-Дам. На известной картине Антуана Ватто «Лавка Э. Ф. Жерсена» [рис. 12] видно, что магазин расположен прямо на улице. Продавцам, работавшим у Жерсена, приходилось каждое утро выносить на открытое уличное пространство магазина стулья, столики, ящики и развешивать на стенах картины, а вечером убирать картины и мебель в задние комнаты. Облупившиеся каменные стены, грязный пол — по виду это помещение больше похоже на конюшню, чем на художественную галерею, продающую предметы искусства богато одетым аристократам.

Такой магазин вызвал бы у лондонца начала восемнадцатого века немало поводов для насмешек. В Лондоне у большинства магазинов были застекленные витрины, а стены самих помещений аккуратно оштукатурены. Еще до Великого пожара парижане, например, Самюель Сорбьер, восхищались изысканной отделкой лондонских магазинов, которые «радуют глаз и привлекают внимание прохожих». Англичане и сами удивлялись, с какой скоростью только что открытые магазины обзаводятся застекленными витринами. «Никогда не было в наших магазинах такого количества росписи и позолоты, таких узорных окон и огромных зеркал, как сейчас», — жаловался Даниэль Дефо в 1726 году. Он, довольно несправедливо, сравнивал лондонские магазины с крикливо одетым французским щеголем. Несмотря на то, что застекленные окна облагались налогом, из-за свободной конкуренции английские стекольные заводы вынуждены были снижать цены, в то время как их коллеги по другую сторону Ла-Манша (такие, например, как корпорация «Сен-Гобен», основанная в 1665 году по распоряжению Людовика XIV), пользовались привилегиями королевской монополии. Лондонские витрины продолжали поражать и восхищать парижан даже в начале девятнадцатого века, не только из-за наличия стекол, но и потому, что на центральных улицах по вечерам их… подсвечивали! Таким образом, магазины могли работать до девяти или половины десятого вечера.

В 1831 году Эдвард Планта свидетельствовал, что в Париже лишь немногие магазины смогли обзавестись «нормальными» витринами.

Риджент-стрит, созданная по проекту королевского архитектора Джона Нэша[51] в 1817–1832 годах, протянулась через Мэрилебоне и сразу стала оживленной транспортной улицей, однако ее главное назначение состояло в другом: быть центром нового торгового квартала. Торговые ряды, расположенные в крытых галереях и выходившие на широкие чистые тротуары, вызвали бы черную зависть у любого парижского фланёра. Сюда, по версии писателя Пирса Игана[52], часто наведывались герои его журнала «Жизнь в Лондоне» — местные щеголи Том, Джерри и Лоджик. Однако попытка Нэша построить настоящий большой торговый центр, «Пассаж Роял-Опера» (1817 г.) окончилась полным провалом. Хотя другие пассажи, например, «Аркады Берлингтон» (1818 г.) пользовались относительной популярностью, Лондон не нуждался в огромных торговых центрах: бутики и модные лавки на Оксфорд-стрит и Риджент-стрит дарили покупателям и фланёрам те же ощущения, но в гораздо бо́льшем масштабе. Лишь с появлением универмагов типа «Самаритэн» (La Samaritaine, 1869 г.) Париж смог обогнать Лондон по количеству зевак, проводящих время за рассматриванием витрин. Так унылое хождение за покупками превратилось в захватывающее действо, став почти искусством. Современные парижане известны своей любовью к разглядыванию витрин («облизыва нию витрин», по их собственному выражению). Однако до середины девятнадцатого века в Париже с трудом можно было найти витрину для разглядывания (кроме, конечно, пассажей, о которых мы только что говорили), да и там смотреть было особо не на что. По мере того, как понятие «купить» перестало ассоциироваться с понятием «выторговать», то есть с ожесточенными спорами по поводу цены товара, совершение покупок постепенно стало процессом более увлекательным и менее драматичным. Конечно, яростные пререкания между продавцом и покупателем доставили бы истинному фланёру немало приятных минут, однако даже он обеими руками приветствовал введение фиксированных цен. Конечно, разница между фланёром и покупателем существенна: flâneur ничего не покупал, его единственной целью было набраться новых впечатлений. Фиксированные цены стали нормальным явлением в Лондоне уже ко времени визита Мерсье в 1780 году. К тому моменту лишь немногие английские аристократы продолжали совершать покупки в долг, — практика, все еще широко распространенная в Париже. В Англии же все предпочитали платить наличными и сразу; в результате процесс покупок завершался весьма быстро, что также понравилось Мерсье. «А в Париже не так, — жалуется он. — Зайдешь в любой магазин, так первым делом пригласят присесть. После обмена приветствиями следует поговорить обо всем на свете, да не забыть расспросить владельца магазина о его семейных делах или порассуждать о делах государственных. И в то же время торговаться, торговаться, торговаться до потери памяти».

И ведь что обидно — чаще всего процесс, отнявший у обеих сторон столько времени и сил, может закончиться ничем: «покупатель, доведенный до бешенства болтовней продавца, уйдет, ничего не купив, а продавец, в ярости, что не смог ничего продать, готов будет кинуться на любого, кто войдет в его лавку». «В Лондоне процесс «товарообмена» идет споро, без всяких экивоков. Покупатели заходят в магазин, не ожидая приветствий и даже не снимая шляп. Продавец, услышав, что интересует клиента, идет на склад и тотчас приносит нужную вещь, указывая ее цену. Здесь торговля невозможна — либо бери, либо убирайся». «Заплатил — и порядок. Все сэкономили время — и продавец, и покупатель». А что в Париже? Сценка из «Сентиментального путешествия» Лоренса Стерна (1768 г.) дает нам прекрасную возможность своими глазами увидеть процесс покупки любой безделицы. Йорик, герой романа, на минутку останавливается у магазина перчаток, чтобы спросить, как пройти к Опера-комик, а в результате оказывается втянутым в чувственный, если не сказать, откровенно эротический диалог с женой торговца мадам Гриссе, в то время как ее супруг взирает на обмен любезностями с меланхолическим равнодушием. В 1670-е годы в Англии «магазинный флирт» был основным центром притяжения для покупателей, приходивших в лондонские «аркады» (лавки, где продавались предметы роскоши), но к моменту путешествия Йорика те времени давно прошли. Разница между наивным, открытым миру сентиментальным путешественником и вечно хандрящим flâneur ясна: фланёр коллекционирует лишь поверхностные впечатления и поэтому предпочтет перейти к новому объекту, чем задержаться для контакта с предыдущим. Именно эта склонность и делает фланёра частью своей эпохи. В то время как Йорик отвешивает комплименты мадам Гриссе, и даже берет ее за руку, дрожа от еле сдерживаемой страсти, Мерсье просто отстраненно наблюдает. Что бы ни «цепляло» внимание фланёра во время его бесконечных блужданий по улицам города, это явно не физический контакт. Несмотря на нарочито агрессивное вожделение во взгляде, настоящий flâneur — личность асексуальная, даже, возможно, бесполая. Перчатки ли, женщины ли выставлены на продажу — ему все равно. Он не покупает. Он всегда «только смотрит».