принуждали к труду силой – по-французски их называли engagé. Им приходилось на протяжении нескольких лет работать на плантатора, выращивавшего табак или индиго, прежде чем получить право на свой собственный участок. Это было частью французской политики, призванной укрепить уязвимые поселения при помощи колонистов. Вместе с переходом острова на выращивание сахара и притоком африканских рабов, которых поставляли голландцы, эти engagé были вытеснены из системы производства и утратили доступ к земле на Французских Антильских островах. Вскоре производство сахара на Гваделупе стало настолько обильным, что Жан-Батист Кольбер, министр финансов при правительстве Людовика XIV, известный как отец французского меркантилизма, получил донесение о надвигающейся нехватке кораблей для перевозки сахара во Францию. Скорее всего, решить эту проблему удалось при помощи контрабандистов. Но по-настоящему производство резко возросших объемов сахара сократились в тот момент, когда на Французских Антильских островах перестало хватать кораблей для перевозки рабов, необходимых для того, чтобы удовлетворить растущие аппетиты плантаторов44.

По мере того как производство в Карибском регионе стремительно возрастало, бразильская сахарная промышленность начинала впадать в стагнацию, которая растянулась на целый век. До сих пор «сахарные рубежи» останавливались или даже погибали из-за экологических ограничений, перемены климата или военных вторжений, но ни один из этих факторов не имел отношения к Бразилии. Ее плантаторы просто не смогли воспользоваться преимуществом плодородной земли, изобильной водной энергии и многочисленных тягловых животных, а также миллиона африканских рабов, доставленных в Бразилию с 1700 по 1760 год – примерно столько же оказалось на Французских Антильских островах и в Британской Вест-Индии45. Большая часть рабов на самом деле отправлялась на золотые и алмазные копи. Кроме того, бразильские плантаторы не сумели извлечь выгоду ни из растущих цен на сахар, ни из позиции нейтралитета, сохраняемого в частых войнах, в которые были вовлечены англичане, французы и испанцы. Бразильские сахарные поместья потеряли большую часть своих рынков во Франции, Британии и Нидерландах: этим странам, и в особенности Британии, были интересны золото и алмазы, а не сахар, который они производили в своих карибских колониях46.

К концу XVIII столетия, когда спрос на бразильский сахар наконец восстановился, лишь 5 % мельниц Пернамбуку приводились в движение водой и лишь немногие валки были окованы железом, тем самым обрабатывающая способность и дробящая сила на предприятиях были серьезно подорваны47. Леса истощились, но вместо того чтобы прибегнуть к сжиганию багассы, бразильские плантаторы решили двигаться вглубь страны, уничтожая еще больше лесов независимо от качества древесины. Практика сжигания леса на местах, предназначенных для посадки тростника, позволяла сберечь навоз, но заставляла плантаторов использовать еще больше земли, поскольку участки, на которых был применен этот способ, оставались невозделанными в течение следующих нескольких лет, пока пострадавшая от огня почва не восстанавливалась. Это не только привело к масштабному уничтожению лесов, но и оказалось очень неэкономно. Рабам приходилось преодолевать большие расстояния, отделяющие их от полей сахарного тростника, в то время как сахарным поместьям нужно было конкурировать за рабочую силу с золотыми и алмазными копями, а за скудную древесину, идущую на растопку – с кожевенным производством. Доходность снизилась, и многие мельницы пришлось закрыть в 1780-х годах48. К тому времени Бразилия как экспортер уже уступала Сан-Доминго и Ямайке.

Рабы

Вследствие войн против гегемонии Габсбургов, рабство, принесенное испанцами и португальцами на американский континент, распространилось на голландские, английские и французские колонии. Для испанцев и португальцев рабовладение было древним институтом, за время существования которого церковь успела смягчить наиболее неприятные последствия, вытекающие из обезличивания людей, превращенных в собственность. На американском континенте Католическая церковь продолжала противостоять обезличиванию рабов в условиях плантационного капитализма, требуя от католических монархов облегчить процесс крещения порабощенных подданных. С другой стороны, рабовладельцы-протестанты не подпадали под обязательство заботиться о душах своих рабов, и это, на фоне глубоко религиозной Европы того времени, дает нам ужасающую картину исключительно бесчеловечного характера новой капиталистической системы рабства.

Главным пунктом назначения для порабощенных африканцев были сахарные плантации, куда отправляли по меньшей мере половину, а, возможно, и две трети из приблизительно 12,5 миллионов людей, плененных в Африке и перевезенных через Атлантический океан49. Из-за стремительно возраставшего спроса на сахар в Европе корабли работорговцев не могли справиться со спросом на рабов, и это особенно ярко проявилось в дни расцвета сахарного производства на Сан-Доминго в конце XVIII века, когда в погоне за товаром корабли французских рабовладельцев достигали восточного побережья Африки50.

Во второй половине XVIII века по средним годовым показателям более шестисот тысяч порабощенных людей трудились на карибских и бразильских сахарных плантациях или выполняли подсобные работы, например, пасли скот, который вращал жернова мельницы, перевозили сахар в порты и присматривали за полями, на которых выращивалось продовольствие (лишь 30–40 % земли стандартного сахарного поместья в Вест-Индии могло быть отдано под сахарный тростник, на остальных участках растили продовольственные культуры и пасли скот)51. Рабам также приходилось строить и поддерживать инфраструктуру поместья, в том числе проводить ирригационные или дренажные работы. По возможности это делалось не в сам сезон жатвы, представлявший собой «узкое окно» в календаре работ на плантации, когда одновременно приходилось справляться с трудоемкой ручной рубкой тростника и транспортировкой, помолом и кипячением сока, поскольку на доиндустриальных плантациях было довольно мало возможностей избежать необходимости в рабочей силе в сезон помола.

Жестоко разлученные со своими семьями, в отрыве от своих общин и от своей земли, порабощенные вели «современную жизнь», как указал Сирил Джеймс, знаменитый тринидадский историк. О современности он говорил в том смысле, что родственные связи этих людей были уничтожены, большая часть их еды и одежды импортировалась, а детальное разделение труда и управление временем объединяли их даже сильнее, чем европейский пролетариат в то время52. Должно быть, плененные африканцы считали свою участь жестоким исходом проигранной ими войны или последствием набега на их родную деревню или город. Порабощенным женщинам приходилось куда хуже, чем мужчинам. Вопреки возможным ожиданиям современных читателей, тяжелую работу в поле выполняли в большинстве своем именно женщины, в то время как бондарями, каменщиками и плотниками, а также сахароварами, как правило, были мужчины. Работа была каторжной, дни, проведенные в полях, изнурительными, а жар в варочных отделениях – невыносимым. Женщины, родившие ребенка, возвращались в поле уже через две недели после родов и часто несли дитя с собой на спине53.

В Атлантике сахарные плантаторы не только выжимали максимум труда из своих рабов, но и заставляли их выращивать свою собственную еду. Этим приходилось заниматься по вечерам или в воскресенье, хотя вне сезона помола еду выращивали и субботние