Из подъезда, едва завидев процессию, ведущую Лизу, словно и дожидаясь этого момента, выскочила пожилая женщина в махровом халате, пуховике поверх него, намотанном на голову полотенце и тапочках на босу ногу.

– Лиза! Ты что? Почему из дома ушла? Я же сказала – я мыться иду. Мне из ванной не слыхать. А ты из дома вон… Ох, в чем рот-то у тебя вымазан? О господи, Лиза, что ты творишь?

– Она вам кем доводится? – сухо спросил лейтенант Лужков.

– Дочь это моя.

– А ваша фамилия как?

– Апостолова Тамара Николаевна я, а это дочь моя Елизавета.

– Нам всем, и вам тоже, надо будет проехать в отдел.

– Лиза – инвалид детства, у нее справка из психдиспансера, никуда она не поедет.

– И я никуда не поеду, – хрипло объявила Алиса Астахова.

– На вас же нападение совершено. – Лужков повернулся к ней.

– Это все пустяки. Не было никакого нападения. Это просто… шутка.

– Шутка?

– Это недоразумение… Саша, скажи им, что же ты молчишь?

Голос Алисы Астаховой звучал нервно, но в нем уже не было тех панических нот, как когда она кричала: «Меня укусили!»

Но не это в тот момент поразило Катю. А выражение лица брюнета в белой рубашке по имени Саша. Лицо – как гипсовая маска. И при этом он не смотрел ни на кого, в том числе на Алису Астахову. Он глядел себе под ноги, на трещины в асфальте, словно не смел поднять глаз.

– Лиза, почему вы напали на эту женщину? – спросил Мещерский.

Лиза выпустила его руку из своей и подошла к матери. Она не ответила. Глаза ее моргали все так же сонно. Катя подумала, что она в ступоре, но в ступоре люди замирают, зависают в одной позе, а Лиза двигалась – пусть и нескладно, точно на шарнирах, однако…

– Она не говорит. Она ничего вам не скажет, – объявила ее мать Тамара Николаевна. – Лиза, как же ты могла такое сделать, а?

– Все вышло случайно, я уверена в этом. Это что-то вроде припадка у нее. – Алиса обернулась к Лужкову: – У меня нет к ней никаких претензий.

– А ваша рука?

– Я ее перевяжу.

– И вы не станете писать заявление в полицию о нападении?

– Не было никакого нападения.

– Мы же не слепые и не идиоты. Мы видели то, что видели. У вас вся рука от плеча до кисти в укусах, а у нее вон на губах кровь, как у вампира.

– Она больной человек, не в себе. И я… мы тут все соседи. Я ее знаю с детства. Никаких показаний я против нее давать вам не стану. Она больной человек. Я не хочу, чтобы из-за меня ее упекли в дурдом.

– Ох, простите нас великодушно. Лиза моя и правда не в себе. – Тамара Николаевна покачала головой. – Бывает смурное настроение, но чтобы на людей кидаться… Лиза, да ты что? А я вот ремень возьму!

Сцена отдавала таким сюром – у Кати мурашки ползли по спине, но она едва не прыснула со смеху.

Чудовище Безымянного переулка…

Меня укусили! Ай-яй-яй… Где тут местный вампир?

А кончается все вот чем: я вот возьму ремень!

Она прикинула возраст этой Лизы – ровесница Алисы или чуть старше. У психически больных возраст трудно определяется.

– Ладно, отведите дочь домой, – приказал Тамаре Николаевне Апостоловой лейтенант Лужков. – Я к вам позже зайду. Я здешний участковый, только назначен. Это теперь мой участок. А с вами я хотел бы переговорить сейчас. – Он обернулся к Алисе Астаховой. – Только сначала вам надо оказать медпомощь.

– Я могу помочь, – подал голос Виктор Ларионов. – Алиса, ты зря от больницы отказалась. Это может быть заразно, инфекция и… Ну, я не знаю, как хочешь. Я бы на твоем месте…

– Виктор, вон ключи от машины валяются у колеса, я уронила. – Алиса кивком указала на тротуар. – Закрой, пожалуйста, дверь и на сигнализацию тоже поставь. Я сама не могу, вся в крови перемажусь.

Виктор Ларионов с ее сумкой и накидкой в руках нагнулся за ключами. Он замешкался у машины.

– А ты что застыл как соляной столб? – резко бросила Алиса брюнету в рубашке.

Тот словно очнулся от грез.

– Значит, вы здесь тоже живете? – спросил Алису лейтенант Лужков, кивая на кирпичный дом.

– Да.

– В какой квартире?

– У меня их две. Наша фамильная, то есть нашей семьи. И вторая – моя, я ее приобрела для себя.

– И куда вас сопроводить?

– На третий этаж. Дома моя тетя.

Они все вместе вошли в подъезд. Катя отметила высоту потолков. И то, что в этом старом доме начала двадцатого века такие толстые стены, такие широкие лестничные пролеты и такой новый современный лифт – железная коробка с антивандальным покрытием серых стен.

На лифте первыми отбыли наверх Лиза и Тамара Николаевна Апостоловы. Катя поняла, что они обитают на втором этаже, но пользуются лифтом.

Лужков, эксперт-криминалист и Алиса Астахова вошли в лифт втроем. А Катя, Мещерский и брюнет в рубашке по имени Саша начали подниматься по лестнице на третий.

Катя отметила, что у брюнета на руке дорогие швейцарские часы. Но выглядел он, словно его пыльным мешком ударили.

– Что вообще происходит? – спросила его Катя. – Кто эта Алиса Астахова? Ваша знакомая?

– Она мой бизнес-партнер.

– А вы – тот самый владелец цеха, где могилу нашли, и всех окрестных зданий? Как это ваш компаньон сказал: «Мельников и»…

– «Мельников и». Да. Вы не могли бы прекратить болтать?

– Что? – Катя опешила.

– Закрыть рот. – Он смотрел на нее – они были почти одного роста.

– Катя, уймись, – попросил и Мещерский.

И она обидчиво подчинилась. Такие события, а они не позволяют ей задавать вопросы, ей, криминальному репортеру!

Они очутились на третьем этаже почти одновременно с медленно ползущим лифтом.

На площадке – всего две двери напротив друг друга. Одна из них распахнута настежь. Яркий свет из прихожей.

А на пороге – силуэт. Женщина, прижавшая руки к груди в странном, почти умоляющем, испуганном жесте.

Катя поняла, что это седовласая благообразная дама, утром так странно вещавшая о том, что найденную старую могилу в цехе надо закрыть и запечатать.

– Тетя Шура, успокойтесь, – властно сказала ей Алиса Астахова. – Меня никто не стал убивать. Я жива.

Она отстранила молчавшую, потрясенную тетку с дороги.

– Нам куда сначала – в ванную? – спросила Алиса эксперта. – Или мне лучше сначала снять платье?

– Платье снимите, на себя что-нибудь накиньте, руку я обработаю и осмотрю. Но вам все равно придется ехать в больницу, – ответил тот.