Погода начинает улучшаться, и солнечный свет делает все лучше и краше. Я отослала Элисон свой доклад, но ответа не получила и сейчас просто расслабляюсь и стараюсь радоваться жизни. Теперь, когда мы можем пойти на прогулку, становится легче. По утрам мы занимаемся уборкой, потом чтением и математикой по книгам, которые я привезла с собой, потом гуляем. После полудня еще один урок, затем игра, а позднее мультфильм, пока я читаю, игнорируя искушение заглянуть в Интернет. Я не хочу знать, что происходит. Я не хочу об этом думать. Так же я не позволяю себе думать о загадочной комнате внизу, хотя по ночам часто лежу без сна. В одну из таких бессонных ночей, в конце первой недели пребывания в доме, меня осеняет.

«Роутер, — внезапно говорю себе я. — Вот что это такое». Эта мысль несколько облегчает мое душевное состояние.

На следующий день, когда Хедер что-то смотрит, под действием импульса я беру из автомобиля мольберт и ящик с художественными принадлежностями и несу в пустую комнату в передней части здания, где под дырой в потолке эркера все еще стоит ведро. Свет холодный, но яркий, и я начинаю писать. Собственно говоря, мое сознание практически не принимает участия в том, что я делаю, я действую автоматически, накладывая краски на бумагу и создавая абстрактную картину. Она ничего не значит. Она просто есть. Через час я бросаю писать, чувствуя себя освеженной, словно я на короткое время освободилась от всего, что меня угнетает. Я забываю о преследователях, забываю о Рори и его неуемном желании найти меня и все изменить, забываю о своих полных боли воспоминаниях. Все это куда-то уходит, и мне позволено просто быть. У меня возникает весьма туманное ощущение, что впереди, в будущем, может быть сокрыто нечто лучшее, если мне дадут время, чтобы до него добраться.

Хотя я начинаю чувствовать себя лучше, боюсь, что Хедер становится хуже. Я не могу понять, в чем дело. У нее нет температуры, нет других выраженных симптомов болезни. Она выглядит довольно-таки счастливой. Просто она потихоньку слабеет. Она надолго исчезает, и я нахожу ее спящей на кровати в нашей комнате или спрятавшейся в убежище, которое она соорудила. Потом внезапно она оживляется и становится такой же бойкой и веселой, как всегда, отчего я становлюсь необыкновенно счастливой. Потом неизбежно приходит упадок, и бодрость духа ее покидает.

Я стараюсь об этом не думать. Я слишком боюсь думать о том, что будет, если она действительно заболеет. Мы здесь счастливы. Переезд в любое другое место поставил бы все это под угрозу. Я не могу вынести перспективы потерять ее.

Мы живем в этом доме почти две недели. Я занимаюсь живописью в комнате с эркерами, а Хедер рядом что-то раскрашивает, когда на подъездную дорогу, выбрасывая гравий из-под колес, с ревом въезжает жилой фургон. Я бегу к окну, вытирая краску с рук о старый фартук, который служит у меня блузой художника. Фургон старой модели, когда-то голубой, с нарисованными на боках маргаритками. Впереди две фигуры, и пока я напряженно всматриваюсь, они выходят из кабины, каждая со своей стороны, и спрыгивают на гравий. Это две молодые женщины, обе в джинсах. На одной дорогой с виду косматый жилет из овчины и вязаная шапочка с меховым помпоном, волосы рассыпаются по плечам. На второй черная кожаная куртка «пилот» с множеством змеек, солнцезащитные очки «авиаторы» и сапоги на высоких каблуках. У нее очень короткие светлые волосы. Я теряюсь в догадках, что могут делать такие девушки в таком месте, как это.

Громкий стук в парадную дверь.

— Что это? — спрашивает Хедер, выпрямляясь и выглядывая в окно.

— Ложись! — шиплю я. — Ляг, Хедер!

Она послушно ложится, пока я отступаю в тень в глубине комнаты, потом подбегает ко мне и цепляется за мою ногу.

Громкий стук в дверь повторяется. От страха по моей спине ползут мурашки. Я чувствую, что от этой пары исходит опасность. Они не выглядят случайными посетительницами. В них нет безобидной неуклюжести Мэтти и Сисси. Они выглядят так, словно выполняют поставленную задачу.

— Подожди здесь, золотце, — торопливо говорю я, выскальзываю из комнаты, захлопывая за собой дверь, и выхожу в вестибюль.

— Эй! — Голос доносится из-за парадной двери, за ним опять следует резкий стук. — Есть здесь кто-нибудь?

На цыпочках я подхожу к двери. Теперь мне слышно, как они переговариваются.

— Будем ждать? Или обойдем дом и посмотрим, может, она в саду? — Этот голос глубокий, сочный, произношение как у выпускницы частной школы и пони-клуба в придачу.

— Давай просто воспользуемся ключом. — Второй голос с легким акцентом, звучащим для меня как австралийский. Может быть, южноафриканский. Он более высокий, более резкий. — Ее может не быть дома, и в любом случае мы зря тратим время.

— Постучи еще. Дай ей немножко времени. Это большой дом.

Следует сильный стук в дверь, и австралийский голос говорит:

— Эй! Есть кто-нибудь в доме? — Затем: — Давай ключ, Соф. Она не отвечает.

Я дрожу от страха. Они войдут, нравится мне это или нет. Откуда, черт побери, у них ключ? Может быть, это представительницы власти? Я решаю, что лучше взять решительный курс, и кричу:

— Эй, я иду! Подождите секунду, я сниму засов.

Старый ржавый засов не задвинут, но я двигаю его, и засов убедительно звякает и скрежещет. Потом, глубоко вдохнув и постаравшись утихомирить бешено стучащее сердце, я медленно поворачиваю защелку замка и отворяю дверь. Вот и они — выше и стройнее теперь, когда стоят прямо передо мною. Красота их молодости удивительна, у обеих гладкие загорелые лица и правильные черты. Они еще не знают, насколько быстротечна эта естественная красота. Вероятно, они думают, что будут выглядеть так всегда. Рядом с ними я чувствую себя дряблой и ссохшейся, мои белые волосы сухие как никогда, кожа неухоженная. Тренировочные штаны и запачканная красками рубашка заставляют меня чувствовать себя неряшливой и неказистой.

— Здравствуйте. Чем я могу вам помочь?

— Вы Рейчел Кэпшоу? — спрашивает меня австралийка. Это блондинка с очень короткими волосами, такая стрижка подчеркивает острые скулы и идеальную форму черепа.

— Да. А вы кто?

— Я Агнес. А это София.

София смотрит на меня большими раскосыми зелеными глазами и говорит, характерно растягивая слова:

— Так приятно с вами познакомиться! Элисон говорит, вы художница, — она демонстративно смотрит на мою рубаху, — и я вижу, что она права. Как интересно!

Внутри у меня все опускается от страха. Их прислала Элисон. Они приехали, чтобы проверить меня?

— Вы знаете Элисон? — говорю я, улыбаясь. Мой голос звучит не так ужасно, как я себя чувствую. Хотела бы я знать, не подслушивает ли Хедер за дверью. Я надеюсь, она не решится выйти, наверняка она уже знает, что я не хочу, чтобы ее кто-нибудь видел.

— Да. — Агнес сдвигает на кончик носа свои солнцезащитные очки, открывая ярко-синие с зеленоватым оттенком глаза и сильно подведенные брови. Она смотрит через мое плечо в полутемный вестибюль. — Можно нам войти?