Я косу на грудь перекинула, резко отвернулась и поспешила прочь, на занятия — не хватало еще показать гордячке этой, что меня заботят ее взгляды. А самой все равно противно, словно в паутину влезла, и липкие взгляды боярыни меня преследовали, пока я не скрылась за цветущим шиповником.

К терему Кащея, где нас в прошлый раз собирали, я подошла быстро — он неподалеку располагался, за небольшой березовой рощицей, которая ажурными листочками с ветром шепталась. Ветви некоторых деревьев были в косы заплетены, лентами атласными украшены, венками — это, видать, светлые волшебницы каким-то своим чудесам учились, я, еще в своей деревне когда жила, не раз слышала про чародейство, связанное с силами деревьев.

Мои деревья теперь ель да осина проклятая — с ними ворожить. Провела я ладонью по шершавому стволу березки, и дерево обняло меня своими ветками, приголубило. Надо же, хоть и темная я, а все одно березка меня любит…

Но некогда в роще гулять — гляжу, колдуны, что со мной на погосте были, уже толпятся возле высокого крыльца, наставника ждут. Я рощу покинула и быстро пошла к ним — все в темной одеже, сапогах высоких, видать, чтобы в болоте ноги не промочить, у некоторых в руках посохи дубовые и свитки. Было нас всего-навсего дюжина, из девок, кроме меня, лишь две сестры из Темнозорья — Черника и Чернояра, из старинного рода колдовского, говорят, их предок, тать проклятый, девиц воровал да вот только однажды погиб от руки светлого витязя.

— Я не опоздала? — Запыхавшись, я остановилась, облокотясь о балясины, с тревогой на окна поглядывая — там тени мелькали, словно бы стая воронья кружила в горнице. Хотя что нас встретит в избе сегодня — того никто не знал.

— Тебе-то чего страшиться? — Один из юношей, Радогост, чернявый и черноглазый, в богатом камзоле да шапке высокой боярской, усмехнулся криво. — Ты в Нави бывала!

— Потому и боюсь, что бывала…

И я вспомнила молочно-белый туман, змеями ползущий по заболоченной земле, покрытой грибницами и мхами, вспомнила кривые искореженные деревья, чьи ветви кажутся скрюченными пальцами старой ведьмы, вспомнила чернильную тьму небес, страшную кровавую луну и мелкие соцветия ядовитого плюща, который норовил оплести ноги, едва я останавливалась, чтобы перевести дух… Но нельзя стоять без движения на навьей тропе, нужно все время идти, иначе или в трясину затянет или сожрут какие-нибудь растения.

Видать, у меня во взгляде все эти жути отразились, потому как Радогост улыбаться перестал. А тут и наставник появился — причем приблизился он совершенно бесшумно, и я заметить не успела, с какой стороны он подошел. Вот только что не было никого у зеленых перил, увитых дикой розой, — и вдруг молния сверкнула, дым заклубился, и будто бы из воздуха появился Кащей Бессмертный.

Седой старик со взглядом молодца.

Навий проклятый с улыбкой-оскалом, с губами синими и длинным носом на костлявом узком лице.

Но я-то помнила, как может выглядеть повелитель морового подземного царства, и от этого еще страшнее было.

— Гой еси, добры молодцы да красны девицы… — Кащей обвел нас темным, сумрачным взглядом и нахмурился. — Кто передумал ежели, пусть сейчас уходит, потом поздно будет.

— А если… если передумал? — чуть дрогнувшим голосом спросил кто-то из юношей, кажется, внук богатыря Святогора. В отличие от своего знаменитого деда, парень уродился хилым, слабеньким, а когда в нем еще и темные силы проснулись, так и вовсе он в себе разуверился.

— Домой идти, на печи сидеть, каликов перехожих ждать! — рыкнул Кащей и поднялся на крыльцо с удивительной живостью. — Кто все еще готов продолжать учиться — за мной!

Несмотря на свой страх, внук богатыря поплелся вслед за наставником, впрочем, особой прыти и остальные не проявили, меня так и вовсе трясло, пока я шла по скрипящим ступеням, пришлось цепляться за перила и заставлять себя не думать о могильном тлене и мороке царства мертвых.

Как так вышло, что я последняя осталась стоять перед дверью? Не знаю… Да вот только Кащей, застывший со сложенными на груди руками, смерил меня холодным взглядом и спросил:

— Что происходит? Мне Василиса сказывала, ты смелость да удаль показала, пока по подземью с Гоней бродила, все напасти преодолела, все соблазны… Неужто без куколки ни на что не способна?

И поняла я — дразнит он меня. Хочет на злость вывести, чтоб я ответила — все смогу безо всяких волшебных помощников!

А я… не могла я. Я так и стояла, схватившись за перила так сильно, что побелели руки, и их судорогой свело, едва с дрожью справилась.

— Я… боюсь. И не стыжусь этого. Это честнее, чем хорохориться, а потом в мороке вашем сгинуть… — Я пыталась каждое слово подбирать, чтоб ненароком чего неправильно не сказать, боялась я наставника, жуть как боялась. Не человек ведь он, и людское все ему чуждо. И тревоги наши его не взволнуют — ведь нет в нем сердца и не течет по венам кровь. Смола ядовитая, туман да стынь, сотканная из дымов осенних костров, — вот что у него вместо крови. А сердце его — игла волшебная, что спрятана от глаз подале. Ни убить его, ни ранить. Нет в нем ни жалости, ни сострадания. С нами возится лишь потому, что получит себе ведьму иль колдуна в услужение — так ему было обещано.

И боялась я еще и потому, что приснилось мне однажды, что именно я вытащила из шелкового черного мешочка проклятый камень, означавший, что мне в Навь с умертвием уходить.

Кащей глядел на меня, глядел стеклянными глазами, в которых стыла осенняя ночь, а потом расхохотался.

— Уморила, девка… Сгинуть! Ишь, чего удумала! — наклонился ко мне, и пахнуло на меня тлением и болотом, перегнившей листвой, а потом железной окалиной понесло, словно я среди кузни стою, а в ней работа кипит, меха раздуваются, огонь пляшет и по раскаленной наковальне молот танцует.

— А зачем мы в Навь идем? — Я отшатнулась и, оступившись, едва с лестницы не скатилась — если бы не Кащей, схвативший меня обеими лапищами за талию. Дернул на себя, и я носом в его камзол, вышитый колючей серебряной нитью, уткнулась. Будто в сугроб с разбегу… А ведь только что жар от него шел неимоверный.

Что же он такое, владыка подземного мира?

И что такое Навь?

В этот миг, страшный и тревожный, когда сердце в бездну едва не ухнуло, когда нога опоры не ощутила, а руки Кащеевы льдом сквозь две рубахи обожгли, мне отчего-то даже захотелось понять, как две такие разные стихии в наставнике моем уживаются?

Нежели и в Нави есть снега и метели? Неужто и там зима бывает? Впрочем, почему ей там не бывать, коли Кащей — смерть и холод, бог тьмы и Той Стороны, за которой солнце не светит и птицы не поют?..

Кожа старика разгладилась, и на миг увидела я витязя среброволосого с морскими глазами прозрачными, острыми, как клинки из лучшей стали, но моргнула — и вот снова — передо мной умертвие горбоносое, от которого разрытой могилой несет.

— Осторожнее, Аленушка. И проходи, ждут нас с тобой. А зачем я вас в гости зову, про то позже узнаешь… — Он меня отпустил наконец и отворил двери, приглашая зайти в сени — сумрачные, пустые, с паутиной на бревенчатых стенах и нетопырями, уснувшими на лестнице, что вела к чердаку.