Панюшкин был готов сквозь землю провалиться. Даже Вовке, похоже, стало не по себе. Они проследовали за Кравцовым и оказались в огромном зале. Без преувеличения. Назвать по-другому кухню-столовую-гостиную с потолками высотой в два этажа язык не поворачивался. Вечерний тусклый свет лился из огромных окон. Много стекла и блестящих поверхностей, но все равно почему-то уютно.

– Ну, так как? Чай или кофе?

Панюшкин кожей чувствовал, как градус нелепости повышается. Как прикажете себя с ним вести? Но Вовка упорно гнул свою линию.

– Спасибо, конечно, но я бы лучше на вашу машину взглянул.

– На машину? Она-то тут при чем?

– Извините. Я компьютер имею в виду.

– А-а… Ну, как хотите. Пойдемте тогда на второй этаж.

Гладкие скользкие ступени. Как же они тут ходят, и до сих пор шеи себе не переломали? Кравцов, похоже, угадал эти мысли.

– Да уж. Тяжело здесь. Когда проект утверждали, мы так увлеклись эстетикой, что не подумали, как, собственно, передвигаться будем. И еще один пролет. Компьютер в детской.

В огромной, залитой светом двухъярусной комнате можно было устраивать футбольный матч. «Ничего себе, детская! Повезло ребенку!» – подумал Панюшкин. Впрочем, ребенок уже давно таковым не был. За компьютером – а где ж ему еще быть? – сидел парень на вид лет пятнадцати. Как потом выяснилось, ему столько и было.

– Илюша, к тебе гости!

«Хорошее чувство юмора», – еле слышно шепнул Вовка.

Мальчик поднял голову, и эстет-Панюшкин вздрогнул. «Красиво. Очень красиво», – так думают о произведении искусства, а не о нашкодившем подростке. А он и был произведением искусства. И, что самое интересное, прекрасно об этом знал. Благородное высокомерие было в посадке головы, во взгляде, в жесте, которым он взъерошил волосы у себя на затылке. Толстяк-папаша им гордится. Он гордится своим домом, своей машиной, часами. Дизайнерскими костюмами, в которых появляется на публике, наверное, уже нет, – это как-то мелковато для его положения. А вот мальчик, он, безусловно, подпадает под категорию дорогих, изысканных аксессуаров.

Вовка прошел вперед.

– Мы скорее не к тебе, а к твоему компьютеру. Позволь, я кое-что посмотрю?

Мальчик еще раз вопросительно взглянул на отца, тот кивнул. Вовке хватило двух минут.

– Ошибки нет никакой. IP совпадает.

Панюшкин похолодел. Вот, значит, как. Кравцов нахмурился.

– И что вы хотите этим сказать?

– Только то, что с вашего компьютера незадолго до совершения убийств у водохранилища кто-то действительно заходил на сайт «Темный чертог» и задавал на форуме вопросы о ритуальных жертвоприношениях.

– И что, собственно, из этого следует?

– А ничего! – Мальчик в первый раз заговорил. – Абсолютно ничего. Вы что, всерьез полагаете, что это что-то значит? Да, я заходил на этот форум. Ну, так мало ли куда я заходил. Вы посмотрите по журналу – там много чего интересного. Вчера, например, был на гей-форуме. А сегодня с большим интересом сидел на сайте любителей швейцарских овчарок. Но у меня собака другой породы, и мне нравятся девушки. Я просто интересуюсь жизнью во всех ее проявлениях.

«Да уж, за словом в карман не полезет!» – Панюшкин улыбнулся.

– Хорошо. Извини, что мы тебя оторвали от изучения жизни. Можешь продолжать. Да, я думаю, ты уже стал специалистом в этих сферах. Если у меня возникнут вопросы, я к тебе обращусь.

– Нет проблем, – мальчишка снова уткнулся в экран.

Отец удовлетворенно хмыкнул и захлопнул дверь. По его лицу не было понятно, какое впечатление оставил этот разговор. Не может быть, чтобы он совсем, ну, совсем не рассердился на маленького бездельника, который черт знает где в Интернете шарит. Тем не менее, Кравцов и бровью не повел.

– Вы удовлетворены?

– Пожалуй, да. Задача была простая – выяснить, с какого компьютера было отправлено сообщение. Мы это сделали. Спасибо.

По лестнице спускались молча. Панюшкин еще раз извинился за беспокойство – уже перед Кравцовым. Вовка не сказал ни слова. Заговорили они уже на улице.

– Знаешь, перефразируя мой любимый анекдот, и ложки не нашлись, и осадок остался.

– Не то слово – осадок. – Вовка поежился от внезапного холода. Впрочем, почему внезапного – было полдесятого. – Не знаю, есть ли какая-то связь между этим сообщением и девчонками, но что-то тут неладно. Уж больно языкастый этот мальчишка. Тебе не показалось?

Все-таки она позвонила. Наступил тот момент, когда стало ясно, что самостоятельные «телодвижения» будут не к месту. И вообще, она чувствовала себя обиженной. Алевтина, конечно, догадывалась, что и без того раздраженный Турецкий вряд ли ее пожалеет и по головке погладит, но все же… Хотелось понять, как реагировать на всю эту историю.

А какими, собственно, словами все это можно описать? На что жаловаться? Во-первых, по-хорошему, жаловаться вообще не надо. Сашенька этого не любит. Во-вторых, что конкретно произошло? Ну, нахамил ей слегка старик Подгурский, но ведь это все, что называется, «лирика». Дальше… Не взяли ее к Кравцову. Но ведь правда: баба с возу… да и вообще, какое отношение она, объективно говоря, имеет к этому делу? Обрушилась не далее как сегодня утром: «Здравствуйте! Меня зовут Алевтина, я сотрудник агентства «Глория». – Чего-чего?» Ладно, разобрались, спасибо Сашеньке и его ангельскому терпению. К делу подключили. Но права-то, как ни крути, птичьи… А все равно обидно!

Турецкий встретил ее в фойе гостиницы и буквально не дал раскрыть рта.

– Аля, через полчаса Панюшкин принесет камеру. У них там есть какая-то, они на нее следственные эксперименты снимают.

– А зачем тебе камера? При чем тут вообще камера?

– У Смородского был, скажем так, бордель личного пользования за городом. Я там сегодня побывал. Обнаружил довольно много отснятых кассет. Не думаю, что там какой-то компромат. Иначе бы он их прятал, по крайней мере. Но есть у меня ощущение, что надо очень внимательно просмотреть эти записи. Там может быть что-то. Значит, сейчас приедет Сережа, ты сядешь в номере – там есть телевизор. Подключим к нему камеру, и ты будешь смотреть во все глаза и отмечать все, что тебе покажется подозрительным. А я поговорю с Сережей, он сказал, что у него что-то новое по тем убийствам на водохранилище.

– Вот и я об этом! – Буквально захлебываясь от переизбытка эмоций, она все-таки поведала, не стесняясь в выражениях, всю хронику прошедшего дня, закончив отвратительной, по ее мнению, сценой в кабинете Подгурского. – И что ты на это скажешь? Как все это называется?

– Да никак не называется! Он прав на все сто!

Это звучало, как чистой воды предательство.

– Как это – прав?! Да ты сам сказал…

– А что я должен был сказать, по-твоему? Милая моя, Алечка! Я очень рад тебя здесь видеть, пойми! И ты можешь принести реальную пользу. Но от твоей активности мне иногда хочется спрятаться куда-нибудь подальше!