Вот тебе на! Она молча уставилась на свои ногти, разглядывая уже облупившиеся кое-где узоры. Маникюр надо бы обновить. В Москву, в Москву! И чем быстрее, тем лучше! Она уже видела, как, вежливо и сдержанно, – а как же иначе? – дослушав его ироничный спич, встанет и спокойно выйдет. И поедет на вокзал, и уедет, и в «Глорию» не вернется! Потому что так нельзя!

– Нет, ну, правда. Я тебя приезжать не просил, будем уж откровенны. Но раз уж ты здесь, я решил извлечь из этого максимальную пользу. Но ты мне мешаешь это сделать – своими девичьими амбициями. Именно так. У меня другого названия этому нет.

Заплакать – не заплакать? Нет, плакать нельзя. Хотя очень хочется. Обидно очень. Она поджала губы и с ногтей переключилась на скатерть. Узоры на ней были аляповатые, можно сказать, пошлые. Но какое все это имеет значение?!

– К Смородской мне нельзя было ехать с тобой. Она и так не в себе. А на тебя может быть вообще непредсказуемая реакция. И не смотри на меня так! А то ты сама не понимаешь! Она и так напряжена и никому не доверяет, а уж женщинам – и подавно. Женщины женщинам, как я заметил, вообще не доверяют.

– А я заметила, что женщинам никто не доверяет, – выдавила из себя Алевтина.

– Это ты про Подгурского? Там вообще своя история. Нужно быть деликатнее и хоть чуть-чуть видеть людей вокруг. У них тяжелое дело, которое грозит превратиться в «висяк». В это время появляюсь я с вариацией на тему «богатые тоже плачут». И хорошо еще, что у меня есть Костина рекомендация, потому что в любом другом случае возникла бы вполне логичная ревность и никакой помощи мы бы не увидели. Далее: меня просят чисто по-человечески сходить с молодым парнем и глянуть свежим взглядом на подозреваемого – назовем его так. Я что мог, то сделал, а дальше их нужно оставить в покое и не лезть не в свое дело. Не в свое, Алечка, ты меня понимаешь! Если еще раз попросят о помощи, тогда ладно. И потом, ты что, сама не заметила, что у Сережи ситуация не простая? Отвечает за расследование, между прочим, он.

– Да, конечно! А на ордере я настаивала! Как будто мне больше всех надо!

– Вот именно! Я тебя об этом и хотел спросить: тебе что, больше всех надо? Между прочим, он – Сережа, я имею в виду, – сейчас приедет с камерой и, чует мое сердце, на шею к тебе не кинется. Потому что ты оказалась свидетелем очень неприятной для него сцены. Так что ты будь к этому готова. Не «выступай», спокойно возьми камеру и иди смотреть материал. Очень внимательно! А что дальше – посмотрим.

Алевтина смиренно пожала плечами. Уезжать она уже раздумала.

«Замечательная перспектива! Весь вечер смотреть домашнее видео провинциального толстосума! Докатилась!»

Хитрый серый кардинал Кравцов был не лишен простых человеческих слабостей. Он был падок на лесть – более или менее изобретательную, конечно. Подчас злоупотреблял властью, сосредоточенной в его руках, – значительной в местных масштабах. Но не больше чем кто-либо иной на его месте. Орал на подчиненных и никогда за это не извинялся. Зато быстро отходил. Выпивал иногда, но немного. Он умел держать себя в руках. Изменял жене, но скорее из соображений поддержания своего престижа в собственных глазах. Придумал себе недавно изысканное увлечение – начал коллекционировать земские марки. Но, что называется, без фанатизма. Его единственной прочной и, пожалуй, страстной привязанностью был пятнадцатилетний сын. Шесть лет назад родилась еще дочка, но ее появление не стало большим событием в жизни Кравцова. То есть, он ее любил, конечно, но просто потому, что так положено – любить своих детей, тратить на них деньги, ходить в зоопарк, в цирк… Ну, куда еще? В кукольный театр, например. Так поступают все приличные люди, а Кравцов, как ни крути, был человеком приличным. В свое время, когда родился Илья, Кравцов-старший тоже не особенно впечатлился появлением в своей жизни писклявого детеныша. Но Илья его покорил. Он с самого начала был необыкновенным ребенком. Да-да, и это говорили все – от патронажной сестры и няни до его приятелей, которые – было видно – восхищались искренне, не без зависти. Так восхищаются новым удачным приобретением ближнего своего.

Кравцов был склонен к рефлексии. Иногда, глядя на своего ладного, красивого мальчика, который – непонятно в кого – был всегда на голову выше своих сверстников, ловчее, быстрее, сильнее, успешнее в учебе – и это без всяких чрезмерных усилий со стороны родителей, – отец спрашивал себя: а что, если бы Илюша рос маленьким, болезненным, робким или, чего доброго, некрасивым, как, например, сын Кости Остапенко, начальника городского СЭСа? Любил бы он его тогда? Что за вопрос! Конечно, любил бы, но не так. Не так, потому что основой этой любви была возможность гордиться.

Эта история с каким-то безумным сайтом заставила его нахмуриться, но поначалу не слишком серьезно. Он даже не планировал устроить разнос ребятам из ГУВД. Ясно было – мелкие сошки зарвались, горят парни на работе. Совсем, видать, не соображают, что делают. Но хорошо, что быстро сориентировались. Жалко на таких силы тратить, да и настроение, в принцип, хорошее. В общем, повезло пацанам.

Проводив незваных гостей, Кравцов плеснул себе немного «Талискера», постоял на пороге, подышал свежим воздухом и решил все-таки снова подняться к сыну.

– Ты можешь мне объяснить, что это было? – Кравцов, когда надо, умел удержать строгую интонацию даже со своим любимцем.

Илья развернулся на девяносто градусов и сел прямо перед отцом. Он знал, что тот не потерпит разговоров «без отрыва от производства» – уткнувшись в компьютер, отвечая на вопросы с опозданием в полминуты. Так Илья разговаривал со всеми, кроме него. Это было уважение. Или страх. Или осознание своей зависимости от этого человека. В любом случае, он смотрел прямо и отвечал быстро.

– Да ничего особенного. Сидел в Интернете. Сам не помню, как набрел на этот сайт для городских сумасшедших. Задал какой-то дурацкий вопрос в форуме и сразу о нем забыл. Ерунда какая-то. Но они – ну, менты – это быстро поняли, по-моему?

В общем, тут придраться было не к чему. Был бы другой ребенок, троечник какой-нибудь, можно было бы сказать: «Какого черта ты, вместо занятий, непонятно где в Интернете шаришь?» Но не тот случай. Уже давно известно, что будет золотая медаль, причем играючи. Одноклассникам родители нанимают репетиторов по всем мыслимым предметам, и все без толку. А здесь блестящие успехи без видимых усилий. И как можно что-то сказать? В свободное от учебы время человек волен делать все, что ему заблагорассудится и что не противоречит УК РФ. Да, вот последняя ремарка оказалась важной. А впрочем, это все надуманные поводы для беспокойства.

Внезапно ему стало холодно. Какая мерзкая мысль – а может, это все специально? Может, кто-то намеренно «копает» под него, Кравцова-старшего? Конечно, лучше способа не придумать! Бьют по самому больному месту: все знают, как он относится к ребенку. Чьих же рук это дело? Нет, все-таки надо позвонить завтра в управление и выяснить, кто все это придумал! Нельзя расслабляться. Нельзя видеть в том, что происходит, только то, что происходит. Всегда и во всем нужно искать подтекст. Двойное дно. Он всю жизнь следовал этому правилу, и оно его не раз выручало. Ладно, завтра поглядим, кто это там чересчур «активничает».