и в общак. А эти — тебе.

— Мне-то с какой радости?

— С такой, что самому генерал губернатору морду набить, да так, чтобы он тебе за это ещё и заплатил — дорогого стоит. — Мы с Захаром заржали. — Кроме того, живём мы у тебя в усадьбе, — продолжил Егор. — Поишь-кормишь и нас, и других братьев. Забирай, в общем. Справедливо.

— И ведь не поспоришь.

Я забрал монеты.

* * *

В Давыдово нас встречали, как обычно. То есть, распростёртыми объятьями и накрытым столом.

— Прискакал, стало быть, мужичок, передать, что ваше сиятельство в Смоленск отбыли, — рассказывал Тихоныч. — Я на другой день решил сам в Поречье наведаться, за новостями. А там уж только ленивый не знает, что молодой граф Давыдов посланника самого губернатора заставил в ножки себе кланяться! А после этого же посланника от смерти спас, русалку изничтожил. Та тварюка, говорят, который год проезжим путникам житья не давала.

Тихоныч светился от гордости так, как будто русалку изничтожил самолично. Тётка Наталья от него не отставала. По её словам, с некоторых пор крестьяне за право поставки продуктов к барскому столу чуть ли не дрались. Каждый рвался мне угодить.

За спинами Тихоныча и тётки Натальи сияла счастливой улыбкой Маруся. Кланялись Данила с женой. Да и сам я испытывал странное чувство, о котором думал, что давно позабыл — будто и правда вернулся домой. В свою семью.

После обеда мы с Егором поднялись ко мне в башню. Я отметил перемены — новая лестница обзавелась удобными перилами, широкая кровать — пологом и дополнительными подушками. А на том месте, где я указал, стоял высокий шкаф с распашными дверцами.

— Богато, — оценил резные завитушки и золочёные ручки Егор.

Я распахнул дверцы. Плотник исполнил всё в точности — ни пола, ни потолка у нуль-Т кабины не было. На полу виднелся знак Перемещения, нарисованный Егором, рядом с ним — Знак Земляны.

Егор попрощался со мной, шагнул в шкаф и отбыл в Цитадель. Мы ещё за обедом решили, что кадровые вопросы решать будет он. Уж сколько лет в Ордене — ему ли не знать, кого из охотников выделить в охрану генерал-губернатору.

А я перед тем, как завалиться отдыхать, решил заглянуть в подзорную трубу. Нравилось мне осматривать свои владения. Светло-зелёные поля, тёмно-зелёные леса, игрушечные деревенские домики и стада пасущегося скота. Сверкает на солнце быстрая извилистая речка, степенно крутится колесо мельницы, стелется над дальним лесом дымок. Пастораль, да и только… Стоп. Дымок? Над лесом⁈

Я прибавил увеличение, навёл резкость. После чего выскочил на балкон. Крикнул:

— Данила!

Данила, отмывающий от дорожной пыли карету, задрал голову.

— Ась?

— Там, за лесом, — показал я рукой. — Пожар, что ли?

— Был. Сейчас уж не горит. Но, я чай, дымить ещё долго будет. Хорошо хоть, ветер не в нашу сторону, пожарищем не пахнет.

— А что горело?

— Лес. Да вы не волнуйтесь, ваше сиятельство. То не наш лес. Соседский, за рекой который. На нашу сторону никак бы не перекинулся.

— Ясно.

Я собрался уходить в дом, но тут рядом с Данилой неизвестно откуда возникла Груня.

— Ох, и страсть там творилась, ваше сиятельство! — застрекотала она. — Ох, и страсть! Это ужиковские подожгли. У меня там, в Ужиково, сестра двоюродная замужем за ихним кузнецом. Так, говорит, горело, уж так горело!

Я нахмурился.

— Постой. В смысле — подожгли?

— Как есть, подожгли, ваше сиятельство! Это всё Макарка рябой. Дурной мужик. Женился поздно, не шёл за него никто. Да и ещё бы — с такой-то рожей. Он уж и в Ярцево, и куда только не сватался. Потом привёл всё-таки, из-под Поречья девку. Не помню, с какой деревни. Тоже замуж не брали. Да и то сказать — куда её брать, на двадцать пятом-то году?.. Хоть за Макарку мать с отцом пристроили, и то, поди, перекрестились.

— Очень интересно. А можно как-то ближе к сути?

— Так, я ж и говорю! — Груня всплеснула руками. Перестав умирать, она оказалась на удивление разговорчивой. — Это Макарка поджёг. Ребятёнка у них с женой крысы загрызли. Единственное дитя, и уж такое долгожданное! Души они в сынишке не чаяли. Макарка с горя запил. А ночью спьяну в лес побежал да поджёг. Лес горит, того гляди на деревню перекинется — а он хохочет. Чтоб вы, говорит, твари, передохли к чертям!

Я покачал головой.

— Дурак. Что им будет-то, крысам? Уйдут под землю, только их и видели. Не то что пожар — атомный взрыв пересидят. Тараканы и крысы выживают в любых условиях, известный факт.

Данила кивнул.

— Пересидят. Ещё деды-прадеды наши пробовали огнём их извести — хоть бы что. Только злее становятся. Это у Макарки, видать, спьяну да от горя в голове помутилось.

— Вот и я говорю!

На сцене вдруг появился новый персонаж, пацан лет тринадцати. Выскочил из каретного сарая и посмотрел на меня.

— Ваше сиятельство! А это вы уже проснулись, али как?

— А сам как думаешь?

Пацан пожал плечами.

— По мне, так проснулись. А там — кто ж вас, благородных, разберёт.

Данила хлопнул его по затылку. Попросил:

— Не серчайте, ваше сиятельство! Деревенщина. С господами говорить не обучен.

— Да я понял, что не элитная школа. Кто таков? Откуда?

— Сенька я, — представился пацан. — Пришёл просить ваше сиятельство, чтобы оказали нам милость. — Получив от Данилы ещё один подзатыльник, запоздало поклонился.

— Не трожь, — одёрнул Данилу я. — Чего тебе?

— Ужиковские мы. Дядя Макар нашим с мамкой соседом был. После того, как лес поджёг, барин сказал, запорет его али в солдаты отдаст. А только дядя Макар не виноватый. Он добрый, да и не пьёт почти. Это всё крысы проклятые. — Пацан вдруг шмыгнул носом. — Изведите их, барин! От всей деревни прошу, сделайте божескую милость. Ярцевские говорят, вы целого ихнего короля зарубили.

Глава 10

— Ты ещё откуда взялся⁈ —