А сон разума, как известно, рождает чудовищ. В результате «рабы» в каждом богатом, в сильно умном начальнике, «в шляпе» видели врага, который лишает их жизни, а «элита», не считая своего соотечественника за человека, бездумно почивала на лаврах (а на самом деле, на пороховой бочке), думала, что так будет вечно. И главная вина за это, разумеется, на нашей элите, державшей в своих руках бразды правления.

За 5–6 столетий в послетатарский период — ни одной реформы по ослаблению гнета. Элита все дальше уходила от заботы о крестьянах, отгораживаясь от них, даже говорить (и думать!) стала на иностранном языке. Это наша «фирменная» отечественная особенность. Каждая новая (князья, бояре, дворяне, комсоветская, современная) элита отрывается от своих корней. И вместо прочного фундамента под собой создает заряд, взрыв которого уничтожает ее саму, ослабляя геном этноса. Какая-то удивительная историческая слепота. Вместо того чтобы в целях своей же безопасности дать возможность угнетенной части народа жить своей жизнью, не взрываясь, она все делает для увеличения его взрывной силы.

Когда же мы доживем (и доживем ли?) до понимания простейшей мысли, которая стабилизирует цивилизованное общество: живи сам и давай жить другим, особенно ближним. Ведь не дашь жить другим, они не дадут жить тебе. В итоге получится в лучшем случае нуль (а, может, большой минус). Это элите нашей, если она действительно элита, то есть мыслящая часть общества, думающая не на один шаг, надо зарубить себе на носу и взять это правило за первый закон своего существования.

Причина этого родимого пятна нашей элиты кроется, по-моему, в далеком прошлом. Россия по существу не знала рабовладельческой фазы развития общества, перейдя от первобытной сразу к феодальной. (Правда, при рабовладельческой фазе в рабов превращали захваченных в войне чужеземцев. И войны тогда были с «естественной» для того времени целью — захватить чужое добро и рабочую силу — людей как вещь). По-видимому, неутоленная жажда иметь рабов не давала (и не дает до сих пор) покоя российской элите. А так как чужеземных легких источников не было, в рабов превратили своих беззащитных соотечественников, ближних своих людей. И так привыкли к этому, что до сих пор не могут понять неразумность, преступность и греховность деяний, нарушающих религиозную заповедь: возлюби ближнего, как самого себя.

Удивительно при этом, что крестьяне завоеванных стран, уже покончивших с крепостничеством, оставались свободными и в Российской империи.

Только свой, родной крестьянин оставался рабом. Для более прочного удержания крестьян в рабстве, царская элита продолжала использовать первобытную форму управления или — общину. Особенно казенных (государственных) крестьян. Удобна очень эта форма круговой поруки, не дающая выделиться наиболее активным и толковым, сдерживающая естественный процесс расслоения — для стабильной, спокойной жизни правителей. (Этой формой воспользовалась потом и комсоветская элита, создавая колхозы, совхозы).

Все это привело к тому, что у нас к 1917 г. ненависть к угнетающей элите переросла все пределы, распространилась на всех богатых, даже ближних своих, таких же крестьян, но умом и усердным трудом вырвавшихся из бедности. Эта ненависть к богатым, злоба, месть затмила ум крестьянской массе, что позволило (по указке врага крестьянства, нашептывающего про какой-то коммунизм — всеобщее счастье) уничтожать своих братьев (названных диаволами во плоти человеческой ярко и цветисто: кулаками — мироедами), которые были по большому счету самой важной, умной, цементирующей частью крестьянства.

Для оголтелых емелей это простительно. Для них, не желавших упорно трудиться, другого пути нет — только жить чужим добром, воровать, грабить. Но основной массе крестьян — трудяг, привыкших собственным трудом обеспечивать себе жизнь — по диавольскому пути идти было нельзя, ни в коем случае. Они, конечно, думали, что пронесет: всякое бывало, будем и дальше снова жить. Что ж делать, раз надо убрать кулаков правителям. Утрясется. Не утряслось. Случилось так, как должно было случиться. Заигрывание с диаволом к добру не приводит.

Разрозненная масса крестьянства без умной ведущей своей части (так называемых кулаков и подкулачников) была согнана в колхозы, лишена самостоятельности товаропроизводителя (без лошадей и другой необходимой для ведения хозяйства собственности), по существу стала пролетариатом — люмпеном и оказалась абсолютно незащищенной от произвола комсоветской власти и комэлиты. Элиты рукамиводителей руководителей (как метко ее назвали!) — некомпетентных в экономике и производстве, безответственных за итоги работы, но командующих. Элиты более жестокой из-за своей завоевательской сути, из-за отсутствия непосредственной ответственности за судьбу управляемых ею людей.

Даже помещик, усердно унижая и угнетая крестьян, не был заинтересован в их уничтожении, так как лишался источника своего богатства и благополучия. Завоеватель же — это временщик и авантюрист по природе своей — никогда глубоко не думает о последствиях. О том, что его действия обязательно (закон Вселенной) вызовут противодействие. В отличие от физического мира, в человеческом обществе не равное, а неизмеримо большее противодействие. Зачастую, правда, запоздалое, но и тем более сокрушительное, нередко на невиновных потомках. Цели завоевателя на первый взгляд великие (Чингисхан, Наполеон и т. д.), в историческом смысле оказываются иллюзорными, но с весьма реальным вредом, который простирается на века, затрудняя развитие этноса, родившего завоевателя, нередко приводя его к исчезновению.

Второе. Мне как частичке своего народа можно сказать об одном небольшом вроде бы нашем недостатке, но который сыграл в этом вопросе немалую роль.

Мы, русские, часть европейских народов, которая ушла на Восток, предпочтя осваивать новые земли, а не толкаться в тесноте с другими народами. И когда русских крестьян стали угнетать на новых землях, они предпочитали снова уходить дальше, в Сибирь, вместо того, чтобы упорно отстаивать свой суверенитет и обустраивать жизнь в толкотне с угнетателями, выходцами из своей же среды. Они взрывались кровавыми бунтами, но такими способами победить угнетателей не могли по определению из-за раздробленности. Их закабаляли пуще прежнего. Они или покорялись и подчинялись или бежали в Сибирь до Аляски.

А в Европе крестьяне упорно, нудно, но заставляли своих угнетателей (в столетней крестьянской войне!) считаться с ними, дать крестьянам жить нормальной человеческой жизнью, покончить с первобытной общинной уздой.

Эта генетическая неспособность к нудному многолетнему отстаиванию своих человеческих прав сыграла с нами злую шутку и в комсоветское время. Вместо того чтобы добиваться годами улучшения жизни в деревне, мы предпочли ее покинуть, уйдя в город. У нас бесшабашная храбрость, неоценимая в краткой войне, но недостает нудного осмысленного мужества для длительного, а лучше постоянного отстаивания прав за свое человеческое существование.

Наверное, слишком часто и без меры предпочитаем покорность перед ближними начальниками, а они