– То есть вы, новгородцы, повелели голове киевского Двора проследовать в Полоцк раскрывать этот поджог, а сами тем временем приехали сюда ровно за тем же? Ты и впрямь веришь, что это звучит правдоподобно?

– Как я сказал раньше, слово «верю» в моем случае не вполне уместно. Это я приказал ему ехать в Полоцк. Лично. Для того, чтобы он отвлек на себя внимание, пока я, никем не замеченный, по-тихому разберусь с этой историей. Правда, вышло все немного не так, как задумывалось.

– Ну да, совсем немного. Путята справился и сам, а внимание к себе привлек такое, что за ним бросилось целое воинство ряженых татей.

– Ты тоже заметил, что это были не норды Аллсвальда?

– Тоже? – Тверд не верил своим ушам. – Так ты там был? И никак не помог? Воям твоя затея стоила жизни!

– Какой смысл был ее затевать, если бы она в конечном итоге стоила жизни еще и мне? И что мне было делать? Как бы я один помог вашей сотне заставить врага показать спину и оставить всех живыми да здоровыми?

– Когда б ты вмешался, – принялся остервенело загибать пальцы Тверд, – когда б еще бы один такой же умник, коего я считал побратимом, не смылся, да еще боярин Полоз не улепетнул с личной своей охороной, глядишь, и по-другому бы все сложилось!

– Вот об этом-то я и хотел тебя спросить. Что случилось такого, что княжий ближник так споро снялся с места, что даже я за этим маневром не уследил? И почему вас приказал повязать? И что, раздери меня береза, было написано в книге, из-за которой у нас с вами вышел… небольшой спор?

– А ты у Путяты спроси, раз уж именно для этой надобности заставил его в Полоцк прибыть!

– Спросил бы. Будь он жив. И очень жаль, что ему оттяпали башку и изрубили его в такие мелкие куски, что разговаривать с ним стало решительно бесполезно. Вытащить-то я хотел именно его. Потому как уж он бы все рассказал, как есть, не закатывая истерик. Хоть и еле-еле, но живым оказался только ты. А теперь, как ни крути, а ты мне обязан жизнью. Так что будь добр, рассказывай. Не такая уж эта великая плата за то, что я тебя вытащил с того света.

Тверд невольно еще раз тронул упругий бугорок шрама на груди. А потом – и на шуйце.

– И сколько же ты потерял времени, пока меня выхаживал?

Судя по всему, парой месяцев дело ограничилось вряд ли…

– Пустяки, пару дней.

– Что?!

Черный хмыкнул.

– Похоже, именно с этого надо было мне начинать наш разговор, да? Чтобы у тебя сразу улетучился весь скепсис по поводу значимости, истории и возможностей купеческой гильдии.

Тверд, который все равно половину из сказанного этим черным татем не понимал, тупо пялился на него во все глаза.

– Да кто же ты, ящер тебя возьми, такой?

– Зови меня Прок.

* * *

Полоцк их встретил все тем же хмурым небом и дурными дорогами. Ведущая в город колея сразу за воротами раздробилась на три части. Они по какому-то Прокову разумению выбрали ту, что выглядела похуже да позаброшенней. Чудной плащ Прока, который с изнанки оказался не черным, а синим, да еще и расписанным шитьем по кайме, так знатно, естественно и в то же время будто специально скрывал вороненый блеск доспехов, что затеряться в толпе оказалось не таким уж мудреным делом. Тверду, так еще проще. Спасая его, гильдиец отчего-то и не подумал спасти и его дорогую ламеллярную броню, во многом благодаря которой кентарх и остался жив. Зато теперь кентарх, одетый похуже многих хреновых гридней, не привлекал к себе совершенно ничьих взглядов.

Остановились они возле дома, двор которого и лет двадцать назад навевал, должно быть, мысли об отчаянной заброшенности. Меж высоченных зарослей, в которых перевиты были и трава, и кусты, и чахлые деревца, плелась еле заметная тропка. Вывела она их к развалюхе такого вида, что любая землянка покажется краше. Тверд уже знал, что в таких случаях нужно искать, и довольно скоро нащупал взглядом полустертый знак двенадцати. Он жался к самой крыше, будто единственной заботой его было укрыться от дождя.

– Я так понимаю, если в любом городище сыщешь заброшенный дом, он непременно окажется вашим.

– Делаешь успехи, – не оборачиваясь, кивнул шагнувший на скрипучие ступени крыльца Прок. – Только я бы, например, на твоем месте не стал хвастать такой осведомленностью перед человеком, который пытается все это сохранить в тайне. Кто ж знает, как долго ты мне еще будешь нужен и каким образом я решу провернуть наше с тобой расставание?

Так и не обернувшись, он исчез за такой ветхой и рассохшейся дверью, что она бы и кур в сарае не удержала.

«А с чего ты взял, будто ты решаешь, когда мы с тобой раскланяемся?» – недовольно подумал Тверд. Уж он-то не сомневался, что их совместный поход разобьется на два пути тогда только, когда он, между прочим, кентарх царьградской этерии, этого пожелает. Да вот хоть сейчас можно развернуться и убраться отсюда. И кто его остановит? Раскидавшая свои лапы на тропке ежевика?

Вместо этого он, пригнувшись под низкой притолокой, шагнул внутрь.

В полумраке разглядеть что-то было трудновато. Но, в общем-то, и не требовалось. Чего в такой избенке может быть мудреного? Широкие полати, печь да стол, приткнувшийся к забитому досками оконцу. Именно за ним сидели два человека. Один – в плаще, плотно облегающем поджарую фигуру, а другой – в сером бесформенном балахоне да надвинутом на самые глаза куколе, из-под которого торчала дородная серая борода.

– Не понимаю, кто мог придумать такие законы, по которым все мы должны идти на поводу каких-то безбожников? – услышал Тверд густой, но уже со старческой надтреснутостью, голос. Не сказать, что Тверд был с ним в этом не согласен. – Не злато должно править людьми. И уж тем более не те, кто этим златом звякает.

– И ты туда же. «Волхвы берегут корни, князья правят ветви, гильдия держит все». Так говорится? Если уж предками так заведено, стало быть, неспроста. Уж вы, волхвы, должны это понимать лучше других.

– Знать, – проворчал старик. – Знать должны лучше других. Но это еще вовсе не значит, что должны понимать.

Прок тяжело вздохнул и сокрушенно качнул головой, нарочно глянув на Тверда так, будто тот становился свидетелем сотни таких бесед и всячески при каждой из них гильдийцу должен был сочувствовать всем сердцем. Но тот, как только понял, кто сидит перед ними, обомлел, а когда до него дошло, чего от него требует этот странный новгородский купчина, едва не лишился дара речи. Тот вменял в обязанность быть послухом гильдии – волхву?!

– Отраву они какую-то в воздухе распылили, что ли? Почему вдруг все разом пришли к одной и той же мысли? И притом именно к той, каковой возникать вообще не должно? Особенно у тех, – тяжело уставился он в тень под куколем, в которой укрывались глаза старца, – кто обязан вековые устои блюсти и поддерживать.

Старик захрипел дребезжащим смехом.

– Стало быть, это вековые устои мне повелели сюда явиться с челобитной новгородскому купчине? Я их сроду не понимал. И дед, у которого постигал премудрость, взять в толк не мог. И его учитель – тоже.